Государь увидел, как в бороде уснувшего мужика копошится крупная вошь. Он с отвращением переступил через непросвещенное тело. Отсутствие просвещения – не беда. Человек, слышавший в церкви Евангелие, но его не читавший, будет крепче любить государя. Но вот незаконопослушный гражданин с ружьем – это уже катастрофа. Он государя любить не будет. Для него ружье – его государь.
– …Не надо бояться человека с ружьем!.. – услышал Николай чей-то голос из глубины темного коридора. Но кто это был – не разобрал.
Мимо прошмыгнул господин в кожаной куртке, всем видом своим показывая, что кожанка – это не шинель. Государь на ходу учил социальные градации того миропорядка, который воцарился в эти недели в столице: низшая ступень – это штатское платье, средняя – шинель без погон и, наконец, высшая – хрустящая кожанка с маузером. Это – распорядители. Только с ними можно иметь дело. И все окутано дымом махорки, от которой тошнило.
– Прошу извинить… Где здесь большевики? – спросил государь у человека в кожанке.
– Везде. А вы по какому вопросу? – спросила кожанка.
– По общественному, – сказал государь, сделав вывод из своего телефонного звонка.
– Откуда?
– Из Зимнего дворца.
– Вы что там, с ума посходили? Сидите у себя во дворце и не высовывайтесь!
– Очень важное дело. Государственного значения.
Кожанка оглядела его с ног до головы.
– Правда, что ли? – спросила она с наивностью ребенка.
– Истинная.
– Зайдите в восьмую комнату. Там Антонов-Овсе-енко. Может, он примет.
– Благодарю.
Кожанка, озираясь и помрачнев лицом, умчалась по коридору, спотыкаясь о тела спящих товарищей.
Государь же, близоруко щурясь, отыскал дверь с цифрой 8. На ней мелом крупными буквами было написано популярное похабное слово. Николай Александрович, смутившись, начал вытирать его рукавом шинели, но только размазал и ничего не стер.
Постучался. Ему никто не ответил изнутри. Тогда, подумав, вошел без приглашения.
Шторы на окнах были опущены, и солнечный свет не проникал в бывший класс.
В углу лежали винтовки. На единственной сохранившейся парте стоял телеграф, который выбивал какое-то сообщение. К нему склонился длинноволосый человек декадентского вида и читал бумажную ленту, которая со стуком выползала из машины.
– Так, – сказал он самому себе. – Но можно ли этому верить?
Поднял глаза на посетителя и сослепу принял его за солдата.
– Вы по какому вопросу, товарищ?
– По государственному, – ответил Николай Александрович.
– Вы не от путиловцев? – почему-то предположил хозяин кабинета.
– В некотором роде. От них тоже.
– Передайте своим товарищам, – сказал Антонов-Овсеенко, – взят Зимний дворец. Извините, мне нужно спешить.
Он схватил со стола черную шляпу, нахлобучил ее на свои немытые волосы и сделался совсем литературным персонажем: то ли поэт, то ли анархист, так сразу и не разберешь.
– Когда взят? – ахнул государь.
– Час назад.
– Невозможно. И кем именно взят?
– А черт его знает, – сказал в сердцах Антонов-Овсеенко. – Наверно, кроншдадтцы постарались. Мы такого приказа не отдавали.
– Врут, – сказал Николай. – Ничего такого не было час назад.
– А вы откуда знаете?
– Мне ли не знать, – смиренно заметил царь.
Снял фуражку и характерным жестом огладил свою короткую бороду.
– Вы кто? – с ужасом спросил революционер, не веря своим глазам.
– Государственный человек.
Николай Александрович прикрыл ладонью рот, чтобы собеседник не заметил отсутствия зубов.
Антонов-Овсеенко с ужасом плеснул в стакан мутной воды из графина и залпом ее осушил.
– Вам чего?.. – пролепетал он в смущении.
– Можете называть меня просто гражданин Романов.
– Гражданин Романов… это… вы бы шли к себе. Во дворец. Вам здесь не место, – пробормотал Антонов-Овсеенко, с трудом подбирая слова.
– Как же я могу быть во дворце, когда кругом такой хаос? – резонно возразил Николай Александрович. – Например, на двери вашего кабинета нарисовано неприличное слово.
– Из трех букв? – предположил революционер.
– Из пяти.
– Да. Хаос, – согласился Антонов-Овсеенко. – Но пять букв – это не три. Здесь уже виден прогресс, согласитесь. Некультурная деклассированная масса начинает управлять всеми нами. Но ведь вас… гражданин Романов… и вашего дворца это не касается?
– Еще как касается. Из моего кармана намедни вытащили золотой брегет. С царским вензелем.
– И вы никуда не заявляли?
– Заявляю. Именно вам.
– Где вытащили? – озабоченно спросил хозяин кабинета.
– Внутри конки. В толпе.
– Так. Погодите. Сейчас…