Столп огненный

Вблизи амбар выглядел обветшалым. Кое-где в стенах отсутствовали доски, дверь висела на одной петле, у входа громоздилась куча щебня. Пьер спиной ощущал взгляды тех, кто остался стоять у церкви, и стрелков, расположившихся на кладбище.

Когда они достигли двери, гимн закончился и пение оборвалось.

Ле Пан дал своим спутникам знак остановиться, а сам распахнул дверь.

Внутри собралось около пяти сотен человек. Мужчины, женщины, дети – все они стояли, ибо ни скамей, ни стульев в здании не было. По одеждам легко было догадаться, что здесь хватало и бедных, и богатых, причем никто не сторонился прочих, в отличие от католических служб, на которых родовитые прихожане всегда сидели наособицу. В дальнем конце амбара Пьер разглядел самодельную кафедру, с которой как раз завел молитву пастор в сутане.

Мгновение спустя мужчины, стоявшие ближе всех к двери, заметили чужаков и решительно заступили им дорогу.

Ле Пан сделал шаг назад, чтобы не столкнуться с кем-либо из протестантов. Брокар и Расто последовали примеру командира.

– Герцог де Гиз желает поговорить с вами, – объявил ле Пан. – Приготовьтесь его выслушать.

– Тсс! – прошипел молодой мужчина с черной бородой. – Пастор Морель проповедует!

– Опомнитесь, люди! – воскликнул ле Пан. – Герцог и без того злится, что вы устроили незаконное сборище в его амбаре. Не стоит злить его дальше.

– Погодите, пока проповедь не закончится.

– Герцогу не подобает дожидаться всякого сброда! – громко произнес Пьер.

Другие прихожане стали оборачиваться к двери.

– Вы должны подождать! – твердо сказал чернобородый.

Ле Пан шагнул вперед, неторопливо и внушительно.

– Ты меня не остановишь.

Чернобородый вдруг толкнул ле Пана – с силой, которую в нем непросто было угадать. Ле Пан попятился.

Пьер расслышал недовольные возгласы солдат, маявшихся на рыночной площади. Краем глаза он заметил, что некоторые солдаты мало-помалу перебираются на кладбище.

– Зря ты так, – выдохнул ле Пан. Он быстрым, едва уловимым движением замахнулся и нанес чернобородому прямой удар кулаком в челюсть. Борода оказалась неважной защитой от руки в перчатке. Протестант рухнул навзничь.

– Гляди, паскуда! Я вхожу!

К изумлению и восторгу Пьера, протестантам не хватило здравого смысла, чтобы позволить Гастону спокойно войти. Вместо того они принялись подбирать с земли камни, и Пьер внезапно сообразил, что та куча у входа – не просто остатки осыпавшейся каменной постройки, а своего рода арсенал. Признаться, он не верил собственным глазам. Неужто протестанты и вправду готовы сражаться с сотнями солдат?

– С дороги! – рявкнул ле Пан.

В ответ протестанты метнули камни.

Несколько камней угодили в ле Пана. Один попал ему в голову, и Гастон упал.

Пьер, который пришел без оружия, поторопился отступить.

Расто и Брокар, увидев упавшего капитана, ринулись вперед. Оба на бегу извлекли шпаги из ножен.

Протестанты снова замахали руками, и на двоих солдат обрушился град камней. Один рассек щеку Расто – старшему из них, тому самому, у которого не было носа. Другой врезался в колено Брокара и заставил того споткнуться. Все больше протестантов выбегало из амбара.

Расто, с окровавленным лицом, сделал выпад и вонзил шпагу в живот тому молодому мужчине с черной бородой, что осмелился возражать Гастону ле Пану. Чернобородый истошно завопил. Тонкое лезвие пронзило его насквозь, острый кончик высунулся из спины. Пьеру вдруг вспомнилось, как Расто и Брокар обсуждали при нем боевые приемы – в тот роковой день четыре года назад: «Забудь о сердце. Меч в кишках не прикончит врага на месте, зато обездвижит. Ему будет так больно, что он забудет обо всем на свете». И Расто противно тогда захихикал.

Теперь же Расто выдернул шпагу из внутренностей чернобородого, и от звука, с каким лезвие вырвалось наружу, Пьера чуть не стошнило. В следующий миг протестанты, всемером или ввосьмером, накинулись на Расто, засыпали его камнями. Солдату пришлось отступить.

Другие солдаты герцога, снедаемые желанием отомстить за поверженных товарищей, бежали к амбару через кладбище, перепрыгивали через могилы, на бегу обнажая оружие и вопя во всю глотку. Стрелки кардинала Луи взяли на изготовку аркебузы. Протестанты же выстроились у амбара и, словно обуянные жаждой самоубийства, продолжали швырять камни в наступающих солдат.

Пьер увидел, что ле Пан пришел в себя и медленно поднялся. От двух летевших в него камней он увернулся с ловкостью, которая подсказала Пьеру, что капитан полностью овладел собой.

Ле Пан обнажил шпагу.

К негодованию Пьера, он не стал пускать оружие в ход, а попробовал еще раз не допустить кровопролития.

– Стойте! – крикнул он, вскинув шпагу над головой. – Положите камни! Оружие в ножны!

Никто его не послушал, даже не услышал. В ле Пана полетел очередной камень. Капитан увернулся – и бросился в атаку.

Словно зачарованный, Пьер неотрывно следил за стремительными движениями ле Пана. Его шпага сверкала на солнце. Он колол, рубил, наступал, и каждый удар оборачивался для протестантов увечьем или смертью.

Тут до амбара добежали другие солдаты де Гизов. Пьер закричал, желая их ободрить: