Столпы Земли

В самой дальней части монастыря шло строительство собора. «Вот куда приор Филип вкладывает нахапанные денежки», – с тоской подумал Уильям. Стены поднялись на тридцать-сорок футов, и уже можно было разглядеть очертания окон и арок сводчатой галереи. Замысловатые, непрочные на вид деревянные конструкции облепили стены, словно гнезда чаек на отвесной скале. Строительная площадка была битком забита работающими. Уильям отметил, что выглядели они как-то странно, но через минуту понял, что его смутили их яркие одежды. Значит, они не были постоянными работниками – у тех-то сегодня выходной. Эти люди трудились добровольно.

То, что их будет так много, он не ожидал. Сотни мужиков и баб таскали камни, пилили бревна, катили бочки, носили речной песок – и все это они делали не за деньги, лишь во искупление своих прегрешений.

«Ловко все обтяпал хитрый монах!» – лопался от зависти Уильям. Люди, строившие собор, тратили деньги на рынке. А люди, приходившие на рынок, дабы получить отпущение грехов, несколько часов работали на строительстве. Воистину, рука руку моет!

Желая получше все разглядеть, он проехал к строительной площадке.

По обе стороны алтаря четырьмя стоящими друг против друга парами поднялись восемь массивных колонн сводчатой галереи. Издалека Уильяму показалось, что эти колонны соединялись округлыми арками, но сейчас он увидел, что это была лишь деревянная опалубка, построенная в форме арок, которая предназначалась для того, чтобы поддерживать каменную кладку уже настоящих арок, пока будет сохнуть строительный раствор. Опалубка покоилась на выступах, венчавших каждую из колонн капителей.

Параллельно сводчатой галерее вверх поднимались наружные стены боковых приделов, в которых уже угадывались правильные очертания широких окон. Между окнами из стен выпирали массивные контрфорсы. Посмотрев на торец незаконченной кладки, Уильям увидел, что стены, по сути, были двойными и их внутреннее пространство заполнялось осколками камней и раствором.

Строительные леса были сделаны из крепких жердей, скрепленных между собой веревками, с подмостками из гибких перекладин и уложенных на них подстилок из тростника.

«Недешево все это обходится», – заметил Уильям.

В сопровождении рыцарей он объехал вокруг алтаря. Вдоль монастырской стены громоздились прилепившиеся к ней деревянные сараи, мастерские и подсобные помещения ремесленников. Большинство из них сейчас было закрыто, ибо каменщики, выкладывающие стены, и плотники, делающие опалубку, сегодня не работали, кроме нескольких мастеров, которые руководили добровольцами, указывая им, где следует складывать камни, бревна, песок и известь.

Уильям обогнул восточную часть собора, где дорогу ему преградили монастырские строения, и повернул назад, дивясь ловкости приора Филипа, сумевшего заставить столько людей бесплатно работать в воскресенье.

Размышляя над увиденным, он пришел к выводу, что приор Филип является главным виновником увядания графства Ширинг. Ведь сюда, на стройку, уходила молодежь из крестьянских хозяйств, и Ширинг – жемчужина графства – потускнел рядом с растущим Кингсбриджем, жители которого платили налоги Филипу, а не Уильяму, и люди, привозившие товары на рынок, обогащали монастырь, а не графство. И еще Филипу принадлежали лес, овцы да каменоломни, которые в былые времена приносили огромные доходы графу.

Уильям и его свита вернулись к рынку. Он решил взглянуть, как идет торговля, поближе и направил своего коня прямо в толпу. Могучее животное медленно продвигалось вперед. Однако люди здесь вовсе не выказывали страха и не спешили уступать ему дорогу. Когда же конь толкал их, они бросали на Уильяма скорее недовольные и раздраженные, чем испуганные взгляды и сторонились лишь тогда, когда считали нужным, да и то с каким-то снисходительным видом. Никто его не боялся. И это пугало его. Коли люди не испытывали страха, они были способны на что угодно.

С рыцарями, следовавшими за ним по пятам, он проехался вдоль рядов. Медленное движение толпы действовало ему на нервы. Он был уверен, что у этих дерзких людей, вполне возможно, хватит наглости и на то, чтобы потеснить его.

Уильям уже выбирался из рыночной толчеи, когда неожиданно увидел Алину.

Он резко натянул вожжи и, ошеломленный, уставился на нее.

Алина уже не была той тоненькой, робкой, дрожащей от страха девушкой, которую он видел три года назад на Троицын день. Ее тогда перекошенное от ужаса лицо вновь обрело свои нормальные черты, и она выглядела счастливой и здоровой. В ее темных глазах то и дело вспыхивало веселье, а когда она встряхивала головой, вокруг лица рассыпались ее шикарные локоны.

Она была так прекрасна, что от нахлынувшего желания у Уильяма закружилась голова.