Столыпин

Отсюда – рукой подать до идеи «проливов», благодаря которой подготовили общественное мнение и ввергли Россию в войну.

Конечно, вся идея ближневосточной политики была не новой. Просто все основательно забыли, что ее проводил Николай I, конец жизни которого завершился поражением и позором в Крымской войне (с Англией, Францией и Турцией), а также Александр II, который торжествовал победу в Болгарии и испытал позор Берлинского конгресса, где Европа, объединившись, низвела его торжество до унизительного полууспеха.

Теперь русское просвещенное общество вдруг поворачивалось к пройденному. А правительство – не хочет, не верит старым призывам. И снова – разноголосица.

Но кто же прав: правительство или общество?

Здесь надо вспомнить одно замечание графа Ламздорфа, предшественника Извольского на посту министра иностранных дел:

«Наше сближение с Францией и проистекающее отсюда пресловутое равновесие сил в Европе… на долгое время упрочивает разделение великих держав на два вооруженных до зубов лагеря, которые постоянно подстерегают друг друга и готовятся напасть друг на друга в ущерб безопасности и благосостояния народов. Бог знает, не было ли бы для нас лучше понемногу изменить свою тактику? Какое имеет для нас, в сущности, значение, что немецкие социалисты и французские динамитчики ссорятся между собой, дерутся и стараются друг друга истребить? За это время Россия могла бы обеспечить себе лучшие условия для быстрого урегулирования своих жизненно-важных интересов на Балканах, в проливах и в других местах своих интересов, от которых зависит ее будущее и мирное развитие ее могущества. Бояться полного разгрома Франции при той материальной мощи, которой она обладает, неосновательно, насколько бы мощной и вооруженной ни была Германия, в войне она приобретет не „провинцию Францию“, а беспощадного врага, который надолго ее свяжет… Вместо того чтобы систематически ссориться с немцами и донкихотствовать в пользу французов, мы должны были бы договориться с ними о нашем нейтралитете, необходимом для них обоих; мы могли бы его обещать при условии предоставления нам известной свободы действий на Востоке. После этого нам оставалось бы только заниматься нашими собственными делами, предоставив другим устраивать свои дела между собой. Им понадобилось на это не менее столетия!..»(Цит. по: Рыбас С., Тараканова Л.Указ. соч. С. 139).

Но о Ламздорфе не вспомнили.

Вскоре разыгравшиеся вокруг боснийского кризиса события показали, что России, как и в прошлом, нечего уповать на благосклонность союзников.

В январе 1908 года австро-венгерский министр иностранных дел Эренталь объявил, что поднят вопрос об австрийской концессии на строительство железной дороги через Новобазарский санджак. В этой турецкой провинции, отделявшей Сербию от Черногории, Вена имела право держать только небольшие гарнизоны. Новая железнодорожная линия, которая должна была пройти параллельно старой, шедшей через Сербию, давала Австрии экономическое преимущество, прямой путь до Эгейского моря.

Это не укладывалось в рамки согласованной австро-русской политики, и, как пишет С. С. Ольденбург, «это был первый ход в шахматной партии, которая впоследствии привела к мировой войне».

И вот что любопытно. Русская печать резко отозвалась на попытку нарушить равновесие, задевавшую интересы России, а германский посол Пурталес поспешил объяснить это ростом «реакционных течений» и «панславистскими планами».