Столыпин

Как видим, для того чтобы скомпрометировать защиту национальных интересов, с легкостью используется жупел «реакционности и национализма». «Панслависты» в устах германского дипломата – это славянский национализм.

А. П. Извольский посчитал нужным в ноте германскому МИДу уточнить: «Международные соглашения, подписанные нами с единственной целью оберечь себя от осложнений в Азии, не содержат какого-либо острия против Германии».

Впрочем, русские газеты не стесняются в антигерманских и антиавстрийских публикациях.

В противовес Австрии Россия выдвинула свой проект железной дороги – из Румынии через Сербию к Адриатическому морю. Кайзер обещал его поддержать, что можно было рассматривать как жест доброй воли накануне заключения англо-русского договора.

Еще во время майского свидания английского короля Эдуарда VII и Николая II в Ревеле вокруг царской яхты «Штандарт» плавали лодки, в которых сидели седовласые члены местного немецкого певческого общества и под присмотром агентов тайной полиции пели немецкие патриотические песни. Словно просили не забывать о Германии.

Однако договор с Англией, конечно, был заключен, а обстановка на Балканах осталась непроясненной. К тому же в начале июля в Турции началась революция, направляемая офицерами-националистами («младотурками»), судьба балканских провинций Турции стала очень неопределенной. Начались разговоры о «турецком наследстве».

3 сентября Извольский встретился с Эренталем в замке Бухлау в Богемии, где случилось то, что можно назвать «вторым шахматным ходом». Об этой встрече много говорилось. В результате ее Австрия получила возможность аннексировать Боснию и Герцеговину, а Извольский потерял свой портфель.

Начать рассказ об этом эпизоде лучше со слов самого Извольского:

«Напрасно „Новое время“, а за ним и вся Россия считали, что мой австрийский коллега Эренталь меня провел, что я не показал достаточной твердости в защите славянских интересов. Зная, насколько сильна позиция Австро-Венгрии в этом вопросе (Босния и Герцеговина находились под протекторами Австрии по Берлинскому договору 1878 года), я перед отъездом на свидание в Бухлау зашел к нашему военному министру и поставил ему простой вопрос: готовы ли мы к войне или нет? И когда он мне объяснил, что русская армия еще не успела залечить маньчжурских ран, я понял, что кроме дипломатической лавировки мне ничего не остается делать и я ничем не смею угрожать. Вот и весь секрет. Я предпочел пожертвовать собой, принять на себя потоки грязи, чем рисковать втравить Россию в войну с Австрией»(А. А. Игнатьев «Пятьдесят лет в строю»).

Есть и другая точка зрения. Согласно ей Александр Петрович Извольский, умный, безгранично честолюбивый дипломат, поступил в Бухлау самонадеянно. Там была «волшебная обстановка» – пиры, охоты, концерты, женщины. В удобный час, на охоте, Эренталь сказал ему:

– Возможна аннексия Боснии и Герцеговины. Да, конечно, это похоже на авантюру, могут быть осложнения. Но на предстоящем съезде делегаций в Будапеште народные представители пожелают озарить розовым светом закат дней своего маститого императора. Скажите прямо, возможна ли война?

Извольский ответил:

– Поднятие этого вопроса крайне нежелательно. Но войны из-за него мы не объявим, а потребуем соответствующей компенсации: признать независимость Болгарии, уступки в пользу Черногории, выход Сербии к Адриатическому морю и разрешение вопроса о Проливах в желательном для России смысле.

Эренталь поспешил согласиться. Главного он достиг: Россия не собиралась воевать, его руки были развязаны.

По-видимому, Извольский считал, что все эти перемены будут приняты на международной конференции, но просчитался: Эренталь уже 24 сентября объявил на съезде делегаций об аннексии Боснии и Герцеговины, одновременно князь Фердинанд провозгласил полную независимость Болгарии и принял титул царя. Последствия самонадеянности Извольского были налицо. Без каких бы то ни было переговоров, без соблюдения интересов России Австро-Венгрия делала решительный шаг к расширению влияния на Балканах.