Столыпин

III

Закончился обед затемно. Алексей Дмитриевич поехал провожать захмелевшую княгинюшку, а у Петра Аркадьевича, не зря названного сумасшедшим, и план сумасшедший созрел. Да вдобавок и пред Недреманным оком оправдаться захотелось. Пока они пировали, он где-то там в прихожей и в чуланах возился с вещами, к шапочному разбору приглашать было неудобно. Сейчас Петр Аркадьевич встал, нашел его, обнял за плечи и повел в гостиную, к столу. Говоря извинительно:

– Сейчас мы с вами, майор, посидим наедине, а потом знаете что сделаем?..

Но оставался еще добрый час, когда Петр Аркадьевич кликнул кучера и велел заложить сани. Уезжая в санях княгинюшки, братец оставил свои в полное его распоряжение.

– Город посмотрим!

Обстоятельный и всегда внутренне собранный, майор задумался.

– О чем великие думы, Олег Вадимович?

– О вас, Петр Аркадьевич. Согласитесь, негоже губернатору одному в ночи разъезжать. В незнакомом по сути городе.

– А вы, мой недреманный майор Приходькин?

– Положим, недреманный. Но ведь это Саратов. Сотни замерзших пристаней, барж, заброшенных пароходишек – знаете, сколько там зимует бродяг?

– Не знаю и знать не хочу. Едем!

– Тогда по крайней мере позвольте мне быть при форме.

И не дожидаясь ответа, вышел в переднюю; оттуда через пять минут заявился уже вполне грозный полицейский майор – при портупее и кобуре, только «селедки» не хватало.

– Хор-рош! – не оставляли сегодня шутки веселого губернатора.

Майор Приходькин ничего не ответил, за неимением прислуги сам распахивая парадную дверь. У ступеней уже стояли сани. Кучер снял шапку:

– Извольте, барин, завернуться в полость.

Вид слуги, превратившегося в жандарма, сильно смутил кучера, поэтому ему первому он завернул ноги, а уж потом барину. Впрочем, меховая полость была густа и вместительна, еще на двоих бы хватило.

– Ты, братец, не гони. Спешить нам некуда.

– Куда изволите, барин?

– А куда хочешь. Наверно, по центру, а потом вдоль реки, если будет дорога.

Кучер, конечно, понятия не имел, кого везет. Но состоя на службе у богатейшего помещика, и не таких гостей катал. Дорога у него была своя, проторенная. В полглаза оглядывался на жандарма, но и тут нашел объяснение: «Мало ли кто с жиру бесится». Само собой, и девочки в голове закрутились. Вечер-то еще не поздний, как раз самое время. Главная, Московская, улица сияла зазывными огнями. Подворотни везде были темны, но вывески, подсвеченные керосиновыми фонарями, округу хорошо освещали. Чего Саратову жалеть керосина, когда вся бакинская «нафта» шла через его пристани и огромными баржами вмерзала до весны в лед. Как только тронутся тяжелые верховья Волги, все эти баржи и попрут вверх. Здесь керосин был раз в пять дешевле, чем в Твери.

И чего это губернатора потянуло на раздумья о каком-то керосине? Слишком яркое освещение улиц и окон здешних купеческих особняков. Да и вмерзших в лед пристаней. Там с колотушками ходили сторожа – товар дорогой, опасный. Да и хлебные суда, наверно, не все с осени успели вверх подняться. Кое у кого и ружья за спинами высвечивались. Губернатор, владыка этого хлебно-керосинового города, смотрел на все, как европеец смотрит на туземцев. Действительно, прав был укрывший свою жандармскую шинель овчиной Олег Вадимович: много лишнего люда по улицам болталось. Конечно, летали взад-вперед купеческие пары и тройки, у красных фонарей слышались вполне понятные женские взвизги, у кабаков обычные песнопенья… но попадались и такие рожи!.. Не приведи господи! Он поначалу не понял, зачем это кучеру два кнута – один потоньше кнутовищем, другой с хороший дрын. А потом дошло: кистень ведь с правой-то руки! Вот он город, которым придется править…

С кистенем?!

Кучер, не спрашивая, куда и зачем, трусил да трусил вдоль Волги. Центральные улицы остались позади, кончились и мещанские домишки. Вороной откормленный жеребец шел легко для разминки. Видимо, знал, когда вскачь, когда шагом. Загородные дачи уже начались, но дорога по малоснежью была так хорошо накатана, что и возвращаться не хотелось. Тем более цыгане бесплатно песнью услаждали. Их зимние шатры стояли на самом урезе одного из шиханов – скатись кто по пьяни, так сотню метров придется лететь до Волги. На каменистом выступе горели костры. Даже по зимнему времени в ярких отблесках шли пляски. И ребятишек еще не всех загнали вовнутрь шатров, носились под шлепками взрослых как оглашенные. Ах, костры, цыганские костры!..

Но что-то вроде слишком велики? Прямо зоревой разлив впереди!

Кучер и сам, не спрашивая, хотел уже было завернуть назад, но тут на дорогу выскочило сразу несколько огненно окрашенных бородачей. Столыпин заметил, как сунулась к толстому кнутовищу рука кучера, а следом и кобура майора Приходькина заскрипела.

– Прочь с дороги! – крикнул кучер.

Один из бородачей спокойно ухватил уздцы жеребца, и тот послушно остановился.