Столыпин. На пути к великой России

Такое доверие к еще не приступившим к своей деятельности народным избранникам, конечно, не было проявлением политической наивности со стороны государя. Император знал, какими неспокойными людьми представлена Дума, знал, как трудно будет заставить их работать на государство. «Я отлично понимаю, – писал Николай С.Ю. Витте, – что создаю себе не помощника, а врага, но утешаю себя мыслью, что мне удастся воспитать государственную силу, которая окажется полезной для того, чтобы в будущем обеспечить России путь спокойного развития, без резкого нарушения тех устоев, на которых она жила столько времени»[476].

Эту воспитательную миссию в Думе весьма талантливо выполнял П.А. Столыпин. « Правительству желательно было бы изыскать ту почву, – обращался он к думским заседателям, – на которой возможна была бы совместная работа, найти тот язык, который был бы одинаково нам понятен. Я отдаю себе отчет, что таким языком не может быть язык ненависти и злобы; я им пользоваться не буду»[477]. «Дайте же ваш порыв, – призывает Петр Аркадьевич депутатов, – дайте вашу волю в сторону государственного строительства, не брезгуйте черной работой вместе с правительством»[478].

Царь и Столыпин верили в человека, верили в возможность с Божьей помощью исправить падшую человеческую природу. Отсюда их примирительные шаги навстречу оппозиции. Но шепот любви не был услышан. Либеральная оппозиция вместо конструктивной законотворческой работы продолжала подвергать огульной критике государственные устои. К моменту вступления Столыпина в должность министра внутренних дел вотум общественного доверия к царской администрации равнялся нулю. Показательным в этом отношении явился отказ большинства I Государственной думы «принять к требованию общей политической амнистии поправку депутата М.А. Стаховича, осуждавшую одновременно и политические крайности, в том числе террор против власти. На его доводы о том, что на 90 казненных за последние месяцы приходится 288 убитых и 338 раненых представителей власти, большей частью простых городовых, – со скамей “левых” кричали: “Мало! ”…»[479]

«Я обращаюсь к тем, – говорил Стахович народным заседателям, – кто помнит, как десять лет назад в час помазания на царство Николая II Он в Успенском соборе при открытых царских вратах приносил Богу клятву… Он не может забыть этой торжественной клятвы “все устрояти для пользы врученных Ему людей и ко славе Божией…”. Он знает, что здесь (в Думе. – Д.С.) Он безответственен… но это не снимает с души Его ответа там, где не мы уже, а Он ответит Богу (не только. – Д.С. ) за всякого замученного в застенке, но и за всякого застреленного в переулке»[480]. Однако христианские призывы депутата были отвергнуты. «Это не церковная кафедра! – цинично отвечал Стаховичу кадет Ф.И. Родичев. – Наше ли дело выносить нравственное осуждение поступков?» И далее обычная кадетская демагогия: «В России нет правосудия! В России закон обращен в насмешку! В России нет правды! Россия в этот год пережила то, чего не переживала со времен Батыя…»[481]

С такой дышащей злобою на правительство Думой царь поручает новому министру внутренних дел «поставить в какую-нибудь возможность (совместную. – Д.С .) работу»[482].

Столыпин вошел в эту стихию «народного гнева» с открытым забралом, как боец, главным оружием которого была не сила власти, а сила правды. По воспоминаниям члена ЦК партии кадетов А.В. Тырковой, одно его появление на трибуне «сразу вызывало кипение враждебных чувств, отметало всякую возможность соглашения. Его решительность, уверенность в правоте правительственной политики бесили оппозицию, которая привыкла считать себя всегда правой, правительство всегда виноватым. Крупность Столыпина раздражала оппозицию (…). Резкие ответы депутатов на речи Столыпина часто принимали личный характер»[483], но реформатор встречал эти нападки с молчаливым достоинством: «Затем скажу еще относительно тех лиц, которые, входя на эту трибуну слева, заявляли, что они не обладают ни самомнением, ни самообольщением; я скажу на их клеветы, на их угрозы, на их… ( шум, крики: довольно!) , на их угрозу захвата исполнительной власти ( шум, крики: довольно!) , что министр внутренних дел, носитель законной власти, им отвечать не будет… ( шум, крики: довольно! Белосток! Погромщик! Довольно! Долой!) »[484].