Столыпин. На пути к великой России

Столыпин действительно заслонял самодержца. Произошла частичная подмена царского авторитаризма авторитаризмом Столыпина. Царя это раздражало, Столыпин же не придавал этому решающего значения. Строитель великой России пребывал в плену собственных дел и свершений, и все труднее и труднее удавалось ему отделить себя от них. По точному выражению И.Ф. Кошко, «он сумел свои личные интересы слить нераздельно с интересами Государства, он иначе жить не умел и не мог»[656]. В частных беседах и даже в публичных выступлениях премьера правительство вольно или невольно обретало статус автономного института власти, при этом ссылки на авторитет монарха хотя и присутствовали, но блекли при оценке правительственных действий.

«Слухи и разговоры о том, будто правительство поправело, – говорил Столыпин 17 октября 1906 г. беспартийному депутату графу А.А. Уварову, – ни на чем не основаны. Правительство остается самим собой. Он не поправело и не полевело. Оно идет той дорогой, которую раз навсегда избрало. И думает, что она наилучшая. Доказательством этого может служить тот факт, что огромная часть России довольна политикой правительства, что большинство настоящих русских на стороне правительства»[657].

Ко всему прочему Столыпин действительно «был человеком властным и с каждым годом он все более и более подбирал вожжи»[658], что особенно проявилось в кадровом вопросе. Как вспоминает октябрист С.И. Шидловский, «назначение губернаторов Столыпин взял всецело в свои руки; Министерство внутренних дел никакого отношения к этому не имело, и даже соответствующие чины его ехидно посмеивались, называя губернаторов лейб-гвардией Петра Аркадьевича»[659]. Здесь, конечно, определенное передергивание фактов, так как все назначения на посты губернских начальников всегда осуществлялись с ведома, личного участия и за подписью государя, но нельзя не признать, что их кандидатуры (за исключением, пожалуй, военных губернаторов окраин) царю подбирал Столыпин. Петр Аркадьевич для большей эффективности политики правительства имел обыкновение замыкать деятельность губернаторов на собственной персоне. А между тем такой поворот дел не мог не вызвать недовольство Николая II, и впоследствии он посчитал неразумным соединять в одном лице руководство МВД и правительства[660].

И все же возникшие противоречия еще долго оставались второстепенными. Государь по-прежнему весьма терпеливо относился к «своеволию» премьера. Раздражение было, но было и понимание, что Столыпин незаменимый человек, что такого сочетания нравственных и профессиональных качеств в нынешнее время едва ли еще встретишь[661]. Известно, что Столыпин хотел уйти в отставку и 1906, и в 1908[662], и в 1909 году. Но во всех случаях воля царя оставалась непреклонной: премьеру оставаться на своем месте.

Однако многие недоброжелатели Столыпина, порой сами того не ведая, стали проводниками еще более изощренных способов разрушения союза царя и премьера. Одним из таких сатанинских искусов стала «технология сломанного телефона». Так, с одобрения государя Столыпин наметил проведение волостной реформы. Однако проходивший 9–16 марта 1908 г. в Москве IV Съезд объединенного дворянства подавляющим большинством голосов выступил против. Московский губернский предводитель дворянства А.Д Самарин, человек нравственно безупречный, на встрече с Николаем II затронул реформу волостного суда, разумеется, с критических позиций. По словам графа Шереметева, которому Самарин передал разговор, государь «высказал, что не сочувствует “ломке”… Самарин спросил: Может ли он слова Государя передать дворянству, и получил разрешение»[663]. Но ведь Николай говорил не о самой реформе, а о недопустимых методах ее осуществления! Царю же приписали отрицание всего столыпинского проекта.

Какова степень сознательного участия противников Столыпина в этой технологии, сказать трудно. Людям свойственно ошибаться, порой искренне заблуждаться, отстаивая правду там, где ее нет. Но тот, кто из века в век сплетает из человеческих слабостей ловчие сети, всегда остается в своих кознях неизменным.

Столыпин сердечно переживал, когда видел эти попытки постороннего влияния на государя. По словам министра двора барона В.Б. Фредерикса, вспоминал товарищ министра внутренних дел С.Е. Крыжановский, Петр Аркадьевич, зайдя как-то к нему после всеподданнейшего доклада, сказал со слезами на глазах: «И кто это мне так гадит у Государя, я совсем его не узнаю»[664].