Столыпинский вагон, или Тюремные приключения мэра

– Я в курсе. У меня две просьбы. Ты в Волжске всех знаешь: и блатных, и деловых. Собери их, скажи: Аслан, хотя и друг президента, но в Волжск не полезет.

– Правильно. У нас и татар хватает. Казань давит – не передохнуть.

– Согласен, поэтому в Волжске нет ни одного моего человека. Только ваши ребята все сильнее лезут сюда, в Йошкар-Олу. Мне бы хотелось, чтобы ты передал и Коле, и Сергею, что я хочу с ними встретиться. От этой встречи многое зависит. Пусть подъедут, телефон я дам, – он вытащил визитку.

– Думаю, ты правильно мыслишь. Проще договориться, чем воевать.

– Вот и ладно, – он хлопнул в ладони. – Давай выпьем.

– Давай.

Немного выпили. Еще поговорили. Аслан вспомнил былые времена, первые годы дружбы с Кислициным. Посетовал, что он очень сложный человек и что с ним трудно.

Снизу позвали за стол.

Гостей стало заметно меньше. Осталась только половина. Я подошел к Михаилу Михайловичу.

– Садись, Николай, посиди со мной. Слава просил остаться поговорить.

– А что это народу поредело? – спросил я, присаживаясь рядом.

– Люди с районов. Домой поехали. Думаю, правильно: им хватит.

Подошел Кислицын, сел рядом.

– Слава, – Жуков налил всем водки. – Николай хороший парень. Думаю, мы с ним сработаемся. Ему помочь надо, он ведь впервые такой махиной управляет. Волжск – город сложный. Я работал там первым секретарем восемь лет, знаю, что это за город. Поэтому хочу поднять тост за взаимопонимание. В жизни очень не хватает взаимопонимания. Особенно в нашей работе, в политике. За каждым нашим решением стоят судьбы людей. Простых людей, Слава. Это они нас с тобой поставили так высоко.

Кислицын слушал молча. По-моему, он не был пьян. Несмотря на длительное застолье, выглядел свежим. Подняли стопки. Кислицын резко выпил и поставил рюмку на место. Она была отпита наполовину.

– Здорово, – удивился я. – Так-то можно пить.

Заметив мой взгляд, Кислицын сказал:

– Полностью я пью только первую и последнюю рюмку. Все остальные – по желанию и самочувствию. На тебя сегодня набросились за столом за недопитую рюмку. В следующий раз ответишь, как я говорю. Первую я выпиваю, уважая гостей и стол, последнюю – в знак уважения гостеприимных хозяев и с пожеланием удачи всем, кто рядом. Понял?

– Понял, чего ж не понять. Теперь так и буду делать.

К столу подсел медведевский глава Шагиахметов. Я понял, что мое время подошло к концу. Гости разошлись, и в зале остались те, кто хотел пообщаться с вновь избранным президентом в неформальной обстановке. По всему было видно, что Шагиахметову надо обязательно выпить и поговорить с Кислициным наедине. Им было что сказать друг другу.

Отгремели, отшумели праздники. Начались рабочие будни. Зима. Время тяжелое. Город засыпало снегом. Снегоуборочная техника стоит в гараже коммунальной службы в разобранном состоянии. Денег нет. Людям не платят зарплату, люди не платят квартплату. Горожане задолжали ЖКУ несколько миллионов рублей. Работникам жилищно-коммунального хозяйства зарплату не выдавали три месяца. Я боялся только одного: что они объявят забастовку. Если бы это случилось в первую мою зиму работы мэром, это было бы катастрофой.

Я практически перестал ездить на совещания в правительство. Если была хоть малейшая возможность не ехать, посылал вместо себя первого зама. Заседания были непонятны и бестолковы. Театр одного актера.

На каждом совещании обязательно присутствовали бригады местного телевидения. По какому бы поводу ни собирались, слово сразу брал президент. Первые полчаса орал, как сумасшедший. У Кислицына сложилось стойкое убеждение, что для улучшения работы правительства надо принародно материть подчиненных. По поговорке: бей своих, чтобы чужие боялись.

В битье своих он изрядно преуспел. Каждое представление начиналось с оскорблений членов правительства. Президент озвучивал фамилию очередной жертвы и выливал на беднягу ушат грязи. Виновен человек или нет, дело третье. Важен был процесс. Под замес мог попасть любой федеральный чиновник: прокурор республики, министр МВД. Не говоря уж о главах городов и районов, руководителях промышленных предприятий.

Чиновники терпеливо сносили оскорбления. Ни один даже не пробовал защитить свою честь и достоинство. При мне только прокурор республики Николай Михайлович Пиксаев однажды попытался возразить президенту, да и то как-то нерешительно и робко.

Что творилось в голове у Кислицына, когда он произносил свои пламенные речи, я не знаю, только направление мысли за время выступления могло у него поменяться несколько раз. По ходу разноса он мог вспомнить, как когда-то некий чиновник (находящийся при должности в его правительстве) незаконно его преследовал. Потом принимался клеймить своего предшественника Зотина. С упоением рассказывал, как пожалел негодяя, закрыл заведенное на него уголовное дело и не посадил в тюрьму.