Читаем Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания полностью

Плохо ориентируясь на территории Нахимки, я тем не менее чисто интуитивно вышел как раз к тому месту забора, мимо которого шел часом раньше. Одновременно со мной катапультировались еще двое кадетов в повседневной робе, явно направляющиеся в близлежащий магазин. Они даже сочувственно пропустили меня вперед, узрев набитый окровавленными тампонами рот. Оказавшись на той стороне училища, я было направился к ближайшему дому, но не тут-то было! Мне, в лучших традициях задержания иностранных шпионов доблестными чекистами, быстренько заломали руки выскочившие из кустов матросы с красными повязками «Патруль» на рукавах, а следом за ними из тех же кустов вывалился откормленный лейтенант, вытирая с упитанного лица обильно струившийся пот.

— Товарищ лейтенант, я от врача, сам оф… — попытался промямлить я с набитым ватой ртом.

— Это мы в комендатуре разберемся, от какого ты врача, да еще и в гражданской форме одежды. В машину его! Да вон еще двое. Взять их, — не обращая внимания на мои неуклюжие попытки объясниться, скомандовал своим нукерам Галактионов и полез обратно в кусты.

Через десять минут я в компании пяти или шести курсантов и парочки матросов трясся в кузове комендантского грузовика, направлявшегося в город. Ситуация была комичной. Судя по всему, и возрастом, и прической я был схож со старшекурсником, а документы, как принято, у меня не изъяли просто случайно, отвлекшись на новые поступления курсантов из-за забора. Замечу, что документы у меня были с собой. Суровая школа пятилетнего сосуществования с комендатурой Севастополя научила быть готовым ко всему. Оставалось только ждать, когда все решится само собой, потому что качать свои офицерские права я опасался из-за скорых на расправу бойцов комендантского взвода, которые, в случае чего, лишили бы меня еще парочки зубов, причем без анестезии. В комендатуре нас всех ввели в тамбур дежурной части и выстроили вдоль стены. Дежурный по комендатуре молча принял от Галактионова пачку документов и, вызывая каждого по очереди, вносил того в списки задержанных, а сам Галактионов давал грамотные трактовки правонарушению. Потом задержанный удалялся на строевые занятия, и вызывался следующий. Работа шла привычно и быстро, и вот, когда перед дежурным и Галактионовым осталось всего два человека: я и испуганный донельзя матрос, в дежурку вошел сам комендант, подполковник Зверев.

— Ну что, товарищ лейтенант, опять курсантов набрал целый взвод? Никак не научатся твои бывшие друзья воинские порядки соблюдать. Правильно, правильно делаешь, воспитывай их, — не без внутренней ехидцы прорычал Зверев вытянувшимся перед ним офицерам.

— А это что за гусь? Ты его что, прямо из-под зубного врача вынул? — спросил Зверев, взглянув на меня.

Галактионов неуловимо оказался рядом с комендантом и, выгибая толстую и потную шею, начал суетливо докладывать:

— А этот вообще в гражданской форме одежды за забор выскочил. Уже совсем охамели, тащ подполковник. Видно, только от врача, и сразу в самоволку намылился. Как фамилия?! Где его документы?

И вот тут настал мой звездный час.

— Товарищ подполковник! Лейтенант Белов, нахожусь в краткосрочном отпуске в городе Севастополе. Прибыл вчера, сегодня хотел после удаления зуба встать на учет, но вот был задержан. Не знаю даже, за что. — как можно более внятно постарался ответить я.

Лицо Зверева вытянулось. Он медленно повернул голову к Галактионову.

— Товарищ лейтенант, это что за фокус?

Упитанному Галактионову, кажется, стало еще жарче. По лбу из-под фуражки предательски заструились ручейки пота, а кулаки автоматически сжимались и разжимались.

— Я… я… тащ подполковник. Да какой он офицер? На лбу написано.

— Ваши документы! — прервал его Зверев, протягивая руку ко мне.

Я извлек удостоверение личности из кармана и, разложив отпускной билет, протянул их коменданту. Тот, подслеповато прищурившись, внимательно проверил все бумаги и, возвращая их мне, совсем другим тоном спросил:

— А чего через забор-то прыгал, офицер?

— Да только зуб вырвали… хотел домой побыстрее добраться, а то жара. Боялся, что развезет, вот и решил срезать полдороги. Я сам в Стрелецкой живу.

— Понятно, понятно. — как бы раздумывая, каким образом выйти из положения, рассеянно проговорил Зверев. Потом, видно, решил, что раз уж так сложилось, не грех бы лишний раз построить своего помощника, не стесняясь посторонних. И тут понеслось.

— Дежурный, поставить офицера на учет! А вам, товарищ лейтенант, пора бы научиться отличать матросов от боевых офицеров Северного флота! Вы мне что, скоро капитанов 1 ранга с санаторных пляжей привозить будете? А мне потом матку за них выворачивать начнут?! Офицер себя плохо чувствует, ему зуб ампутировали, а вы его, как последнего пьяного баталера, в кузов бросаете! Я вас, бл…, совсем ох…и. Что за безобразия?! Вы, Галактионов, еще сосунок в комендантской службе, вам не нерадивых военнослужащих ловить, а мандавошек по своей башке бритой собирать!!! Чмупс недоделанный, а не помощник коменданта! Я вас.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1941. Победный парад Гитлера
1941. Победный парад Гитлера

В августе 1941 года Гитлер вместе с Муссолини прилетел на Восточный фронт, чтобы лично принять победный парад Вермахта и его итальянских союзников – настолько высоко фюрер оценивал их успех на Украине, в районе Умани.У нас эта трагедия фактически предана забвению. Об этом разгроме молчали его главные виновники – Жуков, Буденный, Василевский, Баграмян. Это побоище стало прологом Киевской катастрофы. Сокрушительное поражение Красной Армии под Уманью (июль-август 1941 г.) и гибель в Уманском «котле» трех наших армий (более 30 дивизий) не имеют оправданий – в отличие от катастрофы Западного фронта, этот разгром невозможно объяснить ни внезапностью вражеского удара, ни превосходством противника в силах. После войны всю вину за Уманскую трагедию попытались переложить на командующего 12-й армией генерала Понеделина, который был осужден и расстрелян (в 1950 году, через пять лет после возвращения из плена!) по обвинению в паникерстве, трусости и нарушении присяги.Новая книга ведущего военного историка впервые анализирует Уманскую катастрофу на современном уровне, с привлечением архивных источников – как советских, так и немецких, – не замалчивая ни страшные подробности трагедии, ни имена ее главных виновников. Это – долг памяти всех бойцов и командиров Красной Армии, павших смертью храбрых в Уманском «котле», но задержавших врага на несколько недель. Именно этих недель немцам потом не хватило под Москвой.

Валентин Александрович Рунов

Военная документалистика и аналитика / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Капут
Капут

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.

Курцио Малапарте

Военная документалистика и аналитика / Проза / Военная документалистика / Документальное
Вермахт «непобедимый и легендарный»
Вермахт «непобедимый и легендарный»

Советская пропаганда величала Красную Армию «Непобедимой и легендарной», однако, положа руку на сердце, в начале Второй Мировой войны у Вермахта было куда больше прав на этот почетный титул – в 1939–1942 гг. гитлеровцы шли от победы к победе, «вчистую» разгромив всех противников в Западной Европе и оккупировав пол-России, а военное искусство Рейха не знало себе равных. Разумеется, тогда никому не пришло бы в голову последовать примеру Петра I, который, одержав победу под Полтавой, пригласил на пир пленных шведских генералов и поднял «заздравный кубок» в честь своих «учителей», – однако и РККА очень многому научилась у врага, в конце концов превзойдя немецких «профессоров» по всем статьям (вспомнить хотя бы Висло-Одерскую операцию или разгром Квантунской армии, по сравнению с которыми меркнут даже знаменитые блицкриги). Но, сколько бы политруки ни твердили о «превосходстве советской военной школы», в лучших операциях Красной Армии отчетливо виден «германский почерк». Эта книга впервые анализирует военное искусство Вермахта на современном уровне, без оглядки нa идеологическую цензуру, называя вещи своими именами, воздавая должное самому страшному противнику за всю историю России, – ведь, как писал Константин Симонов:«Да, нам далась победа нелегко. / Да, враг был храбр. / Тем больше наша слава!»

Валентин Александрович Рунов

Военная документалистика и аналитика / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное