И она, подхватив нашего кавторанга, потянула его в сторону. Мы шагали за ними, а я, сжимая в руке очки, почему-то испытывал какое-то подобие стыда, непонятно за что. Я не выпрашивал подарка, но все равно чувствовал себя неловко и неуютно. А Евгения безостановочно щебетала с Рудиком, с удовольствием выговаривая родные слова, и беседа их постоянно перетекала от погоды в Севастополе до цен на продукты в Афинах и обратно. Она привела нас на соседнюю улицу, где и правда все оказалось гораздо дешевле, и ребята накупили кучу всякой всячины, начиная от открыток с видами Акрополя заканчивая всевозможными симпатичными брелоками, которых у нас никто и никогда не видел. Пока ребята закупались, я попытался отдать Евгении свои деньги, чтоб хотя бы частично компенсировать ее затраты. Евгения деньги категорически отвергла, не переставая при этом улыбаться, и добавила, что если бы знала, что встретит нас, то обязательно захватила бы сумму побольше, чтобы каждому сделать подарок. После этого я сдался и рванул вслед за всеми по лавкам тратить свои греческие копейки. Потом Евгения купила огромный пакет местных здоровенных прозрачно-желтых и, на мой взгляд, уж слишком сладких яблок и каких-то посыпанных сахарной пудрой местных булочек. Она угощала нас, не переставая радоваться, и как-то сразу стало понятно, что, уехав сюда с мужем уже много лет назад, она все еще мыслями там, в Союзе, в своем далеком Казахстане, и что, научившись говорить по-гречески, она никогда не научится думать на этом языке. Но наши два часа увольнения неумолимо истекли. Евгения проводила нас, но к автобусу благоразумно подходить не стала, поцеловав каждого на прощанье и оставшись стоять метров за сто от нас. Я знаю, что мне не показалось, и я точно видел две слезинки, скатившиеся из ее глаз, когда мы уходили, оставив ее стоять одну на перекрестке. И почему-то ее было очень жалко.
А потом был еще ответный визит греческих курсантов на наш «Хасан», где их без лишних церемоний и соблюдения протокола накормили борщом и гречневой кашей с мясом, не выкладывая на стол массу столовых приборов, а ограничившись ложкой и вилкой. Был день, когда на борт нашего корабля хлынула еще одна волна посетителей, и оказалось, что в Греции наших бывших соотечественников не просто много, а очень много, и собственно «политических» среди них нет, а есть просто люди, волей судьбы осевшие в Греции, кто из-за войны, кто по глупости, а кто-то и по неуемному убеждению, что нет правды в своем Отчестве. И хотя мы искали глазами Евгению среди гостей, она так и не пришла. Были молодые парень и девушка, спрятавшиеся на корабле в надежде, что их не найдут и они вернутся в Союз. Увезенные родителями против их воли, они не нашли другого выхода, как бежать на нашем корабле, и будучи найденными вахтой, рыдали и на коленях просили позволить им остаться. А когда «Хасан» покидал Пирей, до самой последней минуты с конца мола группа людей махала нам красными флагами.
Наверное, на этом и надо было бы закончить это короткое повествование о единственном в моей жизни надводном походе за границу, но через пару месяцев после нашего возвращения, мне лично еще раз напомнили об Акрополе, Греции и обо всем, что мы видели. Как-то утром командир после построения отозвал меня в сторону и приказал вместо занятий явиться в главный корпус училища к представителю особого отдела. Причину он не знал, не знал ее и я, но, будучи первокурсником, сразу начал перебирать в голове, на чем же я мог проколоться. Но все оказалось гораздо прозаичнее. Когда в Акрополе мы познакомились с японцами, один из наших все же написал им наш адрес, «благоразумно» указав вместо своего имени мое. И теперь в училище мне неожиданно пришло довольно увесистое письмо, больше похожее на бандероль из далекой капиталистической Страны восходящего солнца, из города Иокогама. Да, это было письмо от той самой нежно-хрупкой Саури Косуги, которая, старательно скопировав русские буквы на увесистый конверт, вложила туда пару десятков цветных фотографий, сделанных там с нами, и написала письмо, которое начиналось русским «Здравствуй», а продолжалось тремя страницами изысканной вязи иероглифов. Оно было очень красиво, это письмо, хоть на стенку в рамке вешай, но я смог только подержать его в руках. Как и смог только взглянуть на те фотографии, на одной из которых эта очаровательная девушка положила мне голову на плечо. Наш особист был старым и мудрым офицером и не пытался искать «ведьм». Он молча выслушал меня, ворчливо выговорил за полнейшую несознательность, дал посмотреть фотографии, и порвав их при мне вместе с письмом, отправил на занятия и посоветовал напоследок просто забыть эту историю. Так я в последний раз и увидел лицо прекрасной японки Саури.
Огнетушитель за бортом
Начинаем отработку маневра «Человек за бортом», курсанту Белоусову приготовиться!