Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

Раздеваешься и вновь одеваешься со скоростью выстрела. Теперь ты равноправный житель гарнизонного острога на срок, отмерянный тебе начальством. А может, и больший. Вся дальнейшая жизнь проходит бегом. Бегом мчишься класть свои пожитки, бегом бежишь обратно на плац, на строевые занятия. И еще не успел уйти твой сопровождающий, как ты уже печатаешь шаг по кругу во дворе среди таких же бедолаг под руководством такого же арестованного мичмана. Вы знаете, какая зима в Крыму? Я влился в шагающий строй в начале третьего часа дня. Прошел моросящий дождик, образовались лужи, затем немного мокрого снега, выглянуло солнце, плац высох, а мы все стучали и стучали «гадами» по асфальту. В начале седьмого этот марафон наконец закончился. Нас загнали в камеры. Мои ноги гудели как высоковольтные провода во время дождя. Образовались чудовищные мозоли. А ведь это был только первый день, точнее, одна его половина.

Ужин по всем параметрам забивает рестораны быстрого питания. Команда «Сесть!» раз пять перемежается командой «Встать!». Неправильно садимся. Неорганизованно и неоднообразно. Не по щелчку. Наконец сели. На это уходит от одной до пяти минут в зависимости от настроения начальника караула. А оно всегда не ахти. У кого на гауптвахте будет хорошее настроение? В итоге человек сто арестантов умудряются поесть минут за двадцать в несколько смен. При количестве двадцати-двадцати пяти посадочных мест в столовой. Куда там «Макдоналдсу»!

Близкое время отхода ко сну еще не говорит о том, что скоро все успокоится. После ужина — приборка. Там я научился маршировать с тазом воды в руках, поднимая ногу на полметра от земли! Наука, скажу я вам!

Вечерняя проверка производится на плацу независимо от погоды. И главное — со всеми своими вещами в руках. Ну, мыльница, там, полотенце и все остальное. Само собой, пяток раз «Разойдись-Становись!!!». Услышал свою фамилию — ори во всю мощь легких «Я!!!» и перебегай в строй напротив. Наконец сосчитали. Пора и на покой.

Теперь начинается самое занятное. Полеты на «вертолетах». «Вертолет» — это сколоченные из деревянных досок одноместные индивидуальные нары. На дневное время они убираются в узкую кладовую, на ночь, естественно, вынимаются. Камеры пусты. Только стойки для «вертолетов» да бачок с водой. По команде «Пять минут отбой!!!» толпа бросается разбирать двухметровые «вертолеты» и волочь их в свои камеры. Уморительное зрелище! Дверь-то у кладовки узкая, народ лезет, лупит этими деревяшками друг друга! Но вот, наконец, попадали в камеры, и тишина. Однако рано успокоились. Во время не уложились. И по новой! Ну, здесь хватает и трех раз. Народ с каждым днем становится все более тренированным, да и спать тоже хочется.

Но и это еще не отбой. Все улеглись, и под шинелями затлели сигареты. А курение запрещено. Начальство еще проводит пару-тройку обысков, вкатывает несколько суток ДП пойманным неудачникам за найденные окурки и спички, и только тогда наступает долгожданный сон. До пяти утра.

Пересказывать процедуру подъема смысла нет. Тот же отбой, только наоборот. Еле вставил опухшие ноги в «гады». Приборка. Завтрак. Все по той же схеме. Утренний развод. Вот тут меня и подстерегала неожиданность.

Оказывается, начфак, припомнив все мои грешки, кроме пьянки приписал в записку об аресте и нетактичное обращение со старшими по званию. А это уже неуставщина. И если по простой мальчишеской пьянке меня забрали бы работать в город, то с этим диагнозом я был обречен топать по кругу все свои десять суток.

Так и вышло. Большую часть народа разобрали и увели, а меня с горсткой таких же горемык запустили в бесконечный путь по плацу. Уже через пятнадцать минут я шел, как на ходулях. Стертые в кровь мозоли саднили и ныли. И когда с крыльца спросили, есть ли кто-нибудь пишущий пером, я не раздумывая заголосил: «Я-я-я!» Хотя писать пером я пробовал лишь пару раз.

Матрос увел меня в помещение комендантского взвода, в ленкомнату. Выложил передо мной ватман, тушь, перья. Объяснил задачу и вышел. Я же под столом потихоньку освободил ноги от «гадов». Перевел дыхание. Попробовал перо. Вроде получалось неплохо. Благо кое-какие художественные задатки у меня имелись. Не спеша вывел несколько фраз. Главное — не торопиться. Лишь бы попозже оказаться снова на плацу. Включили телевизор. Повеяло чем-то родным. На какой-то момент я расслабился и начал выводить на листе бумаги всякие мордочки. У меня, без лишнего бахвальства, неплохо получалось рисовать карикатуры. Рука сама собой вывела рисунок на арестантскую тему. Внезапно я почувствовал чье-то дыхание в затылок. Повернулся — писарь. Все, думаю, труба! Шагом марш обратно на плац! Писарь взял листок, поднес к глазам.

— Ты рисовал?

— Я.

— А еще можешь?

Я почувствовал приближение удачи.

— Могу.

— Ага, — сказал писарь и унесся за дверь. Через несколько секунд он вернулся с еще одним писарем.

— Гляди, — сказал мой работодатель и протянул второму мои художества. Тот внимательно осмотрел и кивнул.

— Что надо!

Канцеляристы обменялись взглядами. Мой писарь наклонился и очень дружелюбно обратился ко мне: