Эта история окончательно похоронила тогда мои, наверное, по-юношески наивные иллюзии, связанные с высоким благородством и достоинством всех без исключения офицеров во флотских мундирах. Даже служа срочную службу в сухопутных войсках, я всегда мысленно отделял военно-морскую офицерскую касту от массы всех других, носящих форму других цветов. Скорее всего, это было неправильно, но мое детство прошло на Крайнем Севере, среди тех, кто создавал атомный подводный флот страны, и они, дети военных лет, на коленях которых я вырос, являли собой тот пример, на который я равнялся и буду равняться всю свою оставшуюся жизнь. Планка, поднятая теми офицерами, оказалась, увы, слишком высока для некоторых пришедших им на смену, и к великому моему сожалению, с каждым годом опускается все ниже и ниже, приводя порой к самым высоким служебным постам таких вот Ментов, в чем я потом неоднократно имел возможность убедиться. Но тот Мент был первым.
P. S. В этом рассказе все фамилии и события не вымышленные, а реальные.
Мимоходом. Военная кость
Выражение «военная косточка» каждый понимает по-своему. Тут и подтянутость, и точность, и выправка, и еще многое-многое другое. Все эти качества достойные и нужные. Но, по-моему, есть еще и другое сходное, но не идентичное предыдущему понятие — «военная кость».
Севастополь. Пятый курс. Увольнение. Стою у рынка, жду троллейбус «десятку». Опаздываю к будущей жене. В город я тогда выбрался позже других, после наряда, поэтому на остановке военнослужащих практически нет, за исключением парочки первокурсников. Остальные уже растеклись по явкам и квартирам. Патрулей и офицеров поблизости тоже не видать. Можно дышать ровно. Я задрал фуражку на затылок, сунул сигарету в зубы, руки — в карманы и жду. Вдруг прямо напротив меня, буквально в метре, возникает немолодой мужчина в штатском костюме и настойчиво пытается заглянуть мне в глаза. Неприятное ощущение, надо сказать. Стою, по-прежнему стараясь не обращать внимания на назойливого мужичка. А тому, видно, что-то очень сильно не дает покоя, и кажется, с каждым мгновением злит все сильнее и сильнее. Он прямо-таки кровью наливается. Того и гляди, лопнет. Я отвернулся. Он оббежал вокруг и снова впился взглядом. Я вновь сделал поворот. Он тоже. Стало очень неуютно, и как назло, нет транспорта. И тут, наконец, мужичка прорвало. Вытянув руки по швам, он, словно заправский строевик, громким и зычным голосом принялся меня строить и равнять.
— Товарищ главный корабельный старшина! Что вы себе позволяете? Я уже пять минут болтаюсь перед вами, словно тополь на Плющихе, а вы, наглец и негодяй, даже руку к козырьку поднять ленитесь перед старшим по званию! Встаньте как положено! Руки из карманов! Выплюньте вашу соску! Разболтались.
От неожиданности и по инерции я подобрался и вытянулся. Военным вообще свойственно соловеть от командного рыка. И тут меня осенило: мужик-то в гражданской одежде. Я как-то сразу расслабился и посмотрел по сторонам. Народ на остановке, привлеченный шумом, заинтересованно поглядывал в нашу сторону. Я медленно засунул руки обратно в карманы и нарочито удивленным голосом спросил беснующегося подле меня мужчину:
— Извините, пожалуйста. А вы, собственно, кто будете?
Мужичка словно плетью огрели.
— Да вы… Да я… Вы что.? Перед вами целый контр-адмирал корячится!
Адмирал — это серьезно. Тем не менее я набрался наглости и спросил:
— Еще раз извините, ради бога. А ваши документы посмотреть можно? А то как-то по вам сразу и не поймешь, что вы адмирал.
Народ на остановке хохотал, уже не стесняясь. Адмирал же скосил взгляд на свое плечо. Погон там не было. Только цивильный костюм. Он как-то сразу сник и как будто уменьшился в росте. Стало даже немного жаль его. Он суетливо передернул руками и, опустив глаза, негромко сказал:
— Извини старика, кадет. Совсем заслужился.
И, махнув рукой, быстро зашагал прочь. Вот это уже настоящая «военная кость»!
И грянул выпуск…
Блеск эполет, шуршанье платьев, звон бокалов И медный канделябр на стене.
Последний бал гардемаринов их провожает в дальние моря.
Выпуск — это всегда праздник, и для тех, кто до него дотянул, и для тех, кто выпускников до него дотягивал. И естественно, хотелось бы написать о торжестве, золотом блеске новеньких лейтенантских погон, белоснежных мундирах под щедрым крымским солнцем, новеньких кортиках и прочем, прочем, прочем. Все это, естественно, было. И счастливые слезы матерей, и суровые лица отцов с едва заметной внутренней гордостью, запрятанной в уголках губ, и молодые жены и подруги с радостными улыбками и букетами цветов, и оглушающая медь оркестра.