Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

— Разошлись, так сказать, на встречных курсах. — неожиданно усмехнулся незнакомый кавторанг и спросил:

— Это он, что ли, с Бутенко подрался?

— Возможно, — ответил, продолжая перебирать бумаги, Смирнов.

— Ну да, с этим все возможно, — туманно подытожил кавторанг и замолчал.

Смирнов встал и прошелся по кабинету. Постоял у окна, а потом резко повернулся к нам лицом.

— Шадурко, вот вы мне объясните. Как может быть, что курсант два года был старшиной класса, потом старшиной роты, и вдруг обнаруживается, что у него в карточке взысканий и поощрений за три с лишним года всего семь поощрений и целых пять взысканий? Причем взыскания такие, что хоть сразу в тюрьму. Как это у нас готовый уголовник три года в начальниках ходил?

Командир встал, и было заметно, что от этого вопроса ему стало очень и очень неуютно.

— Товарищ капитан 1 ранга, я курсом командую не так давно, чуть больше года. И я не знаю.

— А вот я знаю, товарищ капитан 2 ранга! Знаю! Ну-ка давайте мне настоящую карточку курсанта, а не эту филькину грамоту, состряпанную только для того, чтобы отчислить парня!

Шадурко несколько изменился в лице.

— Давай, давайте. И не говорите, что ее здесь нет.

Шадурко порылся в папке и, достав оттуда то, что требовал начальник политотдела, отдал ему в руки. Тот подошел к окну и начал изучать документ. Много времени ему на это не потребовалось.

— Это уже похоже на правду. 36 поощрений и шесть взысканий. Причем все взыскания давно сняты. Товарищ Шадурко, а вас не насторожил тот факт, что даже комсомольская организация не захотела исключить Белова из своих рядов? А это показатель. Огромный показатель!

Командир молчал. Сейчас он был похож на меня десятью минутами ранее. Я же не мог поверить своим ушам. Начальник политотдела за меня заступался!

— А может, дело в том, что вы, товарищ капитан 2 ранга, не смогли правильно расставить акценты, когда пришли руководить курсом? А теперь спешите отчислить бывшего старшину своей роты, который в свое время был одним из самых передовых курсантов факультета. Вы свою вину не видите в этом?

Командир попытался ответить. Мне даже было жалко его. Ему отдало приказание руководство факультета, и теперь, по сути, он пытался оправдаться за них.

— Товарищ капитан 1 ранга, я. Вот Бутенко.

Начальника политотдела просто взбесили эти слова:

— Что Бутенко, что Бутенко?! Я вас спрашиваю не об этом! Значит, так, подписывать и визировать эти… фальшивки я не буду! Так Туру и передайте! А с Бутенко мы тоже поговорим.

Потом Смирнов, уже более спокойно, обратился ко мне:

— Белов, наказание за свой проступок ты заслужил. И получишь его по всей строгости воинских уставов. Но, принимая таким образом лично на себя ответственность за тебя и всю твою последующую службу, а может быть, и жизнь, я должен быть уверен в том, что ты сделаешь самые правильные выводы из всего случившегося. Я хочу быть уверен, что мы от тебя никогда ничего подобного больше не увидим и ты больше не опозоришь свое факультет, роту и своих товарищей, которые, несмотря ни на что, верят в тебя, Белов!

Я вытянулся в струнку:

— Так точно, товарищ капитан 1 ранга! Клянусь, что больше такого не повторится никогда! Честное слово.

Начальник политотдела посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.

— Верю! Белов свободен. Шадурко, останьтесь на пару минут.

Я вышел из кабинета и прислонился к стенке. Только сейчас я ощутил, что вся моя спина — мокрая насквозь и мелко-мелко трясутся руки. Пока я переводил дыхание, командир покинул кабинет начпо и, выйдя, коротко приказал:

— Шагом марш к начальнику училища! Прямо сейчас!

И добавил с каким-то то внутренним облегчением:

— Один. Без меня. Ну заварил ты кашу.

У кабинета начальника училища я набрал воздуха побольше, постучал и, вспомнив службу в сухопутных войсках, вошел самым четким строевым шагом, какой смог изобразить. В кабинете были начальник училища, контр-адмирал Коротков и мой отец. Доложившись, я вытянулся в струнку, насколько позволял позвоночник.

— Мда, Белов. Павел Борисович. Позоришь ты отца. А ведь он у тебя заслуженнейший офицер! Один из наших первопроходцев! Не стыдно?

— Стыдно, товарищ адмирал!

— Не собираюсь тут выяснять подробности, скажу одно. Я пошел навстречу просьбе твоего отца и не буду тебя отчислять из училища. Надеюсь, ты оправдаешь доверие и не заставишь больше Бориса Ивановича краснеть за тебя. Дай мне честное слово в присутствии отца, что ничего подобного больше не будет.

Мне вдруг стало нестерпимо стыдно. Я почувствовал, что кровь просто хлынула к моему лицу.

— Честное слово. Никогда.

— Хорошо. Но вот на гауптвахте тебе посидеть придется.

Коротков вдруг встал и негромко, но твердо сказал:

— Курсант Белов, за переодевание в гражданскую форму одежды и недостойное поведение во время увольнения в город объявляю вам десять суток ареста с содержанием на гауптвахте!

— Есть десять суток ареста!

Я отрапортовал эти слова практически с радостью. Меня не выгоняли. Я оставался в системе. И кажется, мне поверили, что я не дрался с Бутенко. Неожиданно слово взял отец: