Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

До Графской я доехал ровно к двум часам, даже минут на пятнадцать раньше срока. Паром от Голландии до Графской шел как раз эти пятнадцать минут, и за это время спокойно перекурив, я вдруг сообразил, что стою тут в гражданке, и когда курсанты повалят с катера, среди них может оказаться куча офицеров. Да и концентрация патрулей на площади Нахимова заметно возросла. Это меня никак не устраивало. Вероятность быть узнанным кем-то из училищных офицеров была велика, а лобовое столкновение с патрулем тоже ничего хорошего не сулило.

Решение пришло быстро и как-то само собой. Такси стояли прямо на площади, и, нырнув в одну из машин, я быстро объяснил диспозицию водителю. Тот сразу все понял и вырулил прямо к горлышку Графской, остановившись метрах в тридцати от входа в гражданский морвокзал. Отсюда, из машины, прекрасно было видно всех, кто прибыл на катерах, пришедших с Северной стороны, и по моему плану, завидев Гвоздева, я просто окликивал его, после чего мы уезжали в нужном направлении. Наверное, все бы так и получилось, если бы не одно но.

Катера с увольняемыми подошли, как и ожидалось, вовремя. Уже через минуту из узкого горлышка пристани в разные стороны потекли потоки черных курсантских бушлатов. Мой расчет оказался не совсем верным. Рассмотреть в этой многочисленной толпе однообразно одетых мужчин своего боевого товарища из машины не представлялось возможным. Как я ни таращился, полируя носом лобовое стекло «Волги», ничего не выходило, и пришлось, открыв дверцу вылезти и встать рядом. Гвоздева я заметил практически сразу. Он в одиночку шагал к остановке такси, вертя головой в поисках меня.

— Валера! Валера! Гвоздев!

Я начал звать Гвоздева, энергично взмахивая рукой. Наверное, я здорово напряг свои голосовые связки, так как Валера внезапно остановился и закрутил головой, пытаясь понять, откуда его зовут. В один из моментов его взгляд наткнулся на меня, стоящего рядом с машиной. Я подал ему знак оставаться на месте, и только собрался нырнуть в машину, как.

— Белов! Белов! Главный корабельный старшина Белов! Стоять на месте! Я вам приказываю! Стоять!

Из толпы курсантов неожиданно вырвался невысокий и пухловатый капитан 3 ранга, который комично и суетливо размахивал коротенькими ручками, привлекая к себе внимание.

— Белов! Это приказ! Ко мне!

Я узнал его. Это был командир 241-й роты нашего набора со 2-го факультета, капитан 3 ранга Бутенко, известный всем по кличке Мент. Человек он был даже с виду мерзковатый, и прозвищу своему соответствовал полностью, не в обиду будь сказано настоящим милиционерам. На должность начальника курса его перевели с год назад, кажется с ТОФа, еще в каплейском звании, и со «звездой шерифа» на груди. Орден этот как-то не очень вязался с обликом и манерой поведения этого офицера, и по разным курсантским слухам, бродившим по системе, дан был ему то ли за удаленный в автономке аппендицит, то ли за высокие успехи в комсомольско-передовом стукачестве. Как так могло получиться, нам ведомо не было, но то, что Бутенко, будучи капитан-лейтенантом и с орденом на груди, оказался в нашем училище, говорило либо о том, что он гений семи пядей во лбу, что явно не соответствовало действительности, либо о том, что его хотели любой ценой сплавить с флота куда подальше, что больше походило на истину. Скоро он получил капитана 3 ранга, и постепенно стал походить на масляного колобка, как повадками, так и внешне. Пористое и круглое как луна лицо, одновременная напыщенность и суетливость, торопливость в словах и бегающие глазки, все это вместе производило очень неприятное впечатление с самого первого взгляда.

В училище Мент очень скоро подтвердил бродившие слухи о своей нечистоплотности и гнилостном характере, с первых дней начав стравливать и курсантов, и офицеров. Дошло до того, что начальник курса их факультета, капитан 2 ранга Меринчик, он же Мерин, известный всему училищу своим громоподобным голосом, приказал своей вахте не пускать Мента в помещение роты всеми средствами, вплоть до применения физической силы. Меня Мент знал в лицо, так как несколько раз пытался меня отыметь за фуражку, которую я как старшина роты носил уже на третьем курсе. У него ничего не вышло, так как фуражку мне на голову надел сам начальник училища, но с тех пор, даже будучи на другом факультете, он всячески старался придраться ко мне при каждом удобном случае, да и без него.

И вот теперь Мент мчался ко мне на всех парах, визжа и брызжа слюной от предвкушения сладостной расправы над обнаглевшим гардемарином. Расстояние между нами стремительно сокращалось, и тут я внезапно осознал, что за руку он меня еще не схватил, и хотя умудрился узнать меня издалека в гражданской одежде и в куртке с поднятым воротником, это еще ничего не значило. Он ведь мог и ошибиться. Резко нырнув в машину, я просто выдохнул шоферу:

— Гони, командир, а не то я приплыл!