Стоп дуть! Легкомысленные воспоминания

На свет божий я выполз через люк 5-бис отсека и перебежками проник в ограждение рубки. На мою беду, Тимоненко вынес свое барское тело на пирс и неторопливо гулял туда-обратно, не обращая внимания на дождь. Я залег и стал ждать. Ждал четыре часа. По моим предположениям Тимоненко был мокр насквозь, но с пирса не уходил, только периодически вызывая к себе кого-нибудь с корабля. Вымачивал беднягу и отпускал, видимо, получая от этой процедуры чисто садо-мазохистское удовлетворение. Через четыре часа его вызвали к телефону, и я наконец смог отхромать подальше от пирса с максимально-возможной для меня скоростью. Зная военную организацию, я абсолютно не сомневался в том, что вызывать из дома меня будут настойчиво и неоднократно. Поэтому решил отгородиться от такой напасти официально и взять справку в госпитале. Госпиталь, совсем кстати, был по дороге домой. В приемном покое сидел майор-медик и скучающе листал журналы. Выслушав меня, майор глубокомысленно осмотрел ногу, похрустел костяшками пальцев, подумал и спросил:

— Медкнижка при себе?

— Да.

— Давай. Напишу освобождение до понедельника, а там с утра к травматологу. Дома лежать, ногу выше головы, пей аспирин и анальгин. Понимаешь, я сам окулист, а сейчас больше никого нет, даже рентгенолога. Будут к вечеру. Вот если бы у тебя глаз болел.

После госпиталя я призадумался. Запись в медкнижке была не особо устрашающая. Ее одной маловато. Решившись, я, не заходя домой, потащил бревноподобную ногу прямо домой к командиру. Командир жил на четвертом этаже, в доме на самой высокой точке поселка (в его квартиру я сам въеду четыре года спустя), пока добрался, трижды пропотел и чуть не стер зубы от боли. Позвонил. Командир открыл, оглядел с ног до головы и понял, что это не просто визит вежливости.

— Докладывай.

Я доложил, специально сгущая краски и напирая на то, что Тимоненко кладет все, что может, на мнение моего шефа, и что, мол, я иду в автономку с ними, и плевал он на мой экипаж, и. Судя по лицу командира, такие доводы на него не просто подействовали, а разъярили до крайности.

— Белов! Домой! Болеть до понедельника! Утром к врачу! Нашего лекаря я пришлю сегодня же вечером. Посылать всех тимоненковских гонцов на х…! Я приказал! Людей, бл…, они у меня отбирать будут! Выйдешь из дома — арестую! Сгною, если к кораблю ближе чем на триста метров подойдешь без моего приказа!

Домой я хромал в наипрекраснейшем настроении. Приказ начальника — закон для подчиненного (см. Строевой устав). Не выйду из дома — и точка! Командир приказал!

Дома жена схватилась за сердце, запричитала, мимоходом заметив, что уже три раза за мной прибегали с корабля. Наложив холодный компресс на пораженную конечность, я разлегся на диване, водрузил ногу на стопку подушек и начал болеть. Следующих трех визитеров от Тимоненко я отшивал уже лично, демонстрируя медкнижку и цитируя слова командира. Вечерком заглянул наш корабельный доктор Серега. Посмотрел и уверил меня, что дело и вправду серьезное. В воскресенье за мной уже не заходили. Плюнули.

Понедельник начался с попыток надеть ботинок. Хромач упрямо не лез на ногу. После серии бесплодных попыток я плюнул, надел на правую ногу дырчатый подводницкий тапок и, подволакивая ногу, побрел в поликлинику.

Врач-травматолог оказался тридцатилетней блондинкой с изумительной фигурой, в обтягивающем халатике, надетом на нижнее белье (просматривалось очень впечатляюще), и достоинствами, выпирающими откуда было возможно. Зрелище было до того завораживающее, что о ноге я как-то позабыл.

Сексапильный травматолог нежными пальчиками общупала мою лодыжку, наклоняясь так, что сквозь разрез халата я видел пол, поохала, и отправила меня на рентген. После рентгена доктор посмотрела еще влажный снимок, откинулась на стуле, закинула ногу за ногу (у меня перехватило дыхание) и с нематеринской жалостью сообщила:

— Пашенька, у тебя практически перелом лодыжки, трещина очень большая, да еще опухоль. Будем накладывать гипс. Как же ты, бедняжка, столько дней терпел? Снимай штаны!

Команду на оголение я выполнил быстро, хотя и неуклюже. Лежа на столе, обкладываемый теплым гипсом, я больше всего боялся, как бы мужское естество не проявило себя в самый ненужный момент. Предпосылки к этому были. Горячие руки сердобольной докторши летали по всей нижней части тела, задевая нужные и ненужные органы. Но этого конфуза, слава богу, не случилось, и через полчаса мою ногу упаковали в лучшем виде по самое бедро. Лишних костылей в поликлинике не оказалось, и Светлана Ивановна (так звали моего медика) вызвала машину «Скорой помощи», чтобы отвезти меня домой.

— Полежишь месячишко в гипсе, отдохнешь. Недельки через две приходи, посмотрим, — сказала на прощанье доктор и чмокнула меня в лоб.