“Газон” съезжает на луг и катится прямо к нам. Из кузова выпрыгивают Димон, дядя Миша и другие, знакомые мне на лицо свадебные гости. Радуюсь им как родным. За рулём поглаживает седые усы дед, который не хотел пропускать меня утром к невесте.
Турбазовские переходят на шаг. Драться им расхотелось. Один Николай смотрит затравленным зверем. Мне его сейчас даже немного жаль.
— Беги, — тихо говорю ему, — убьют нахрен.
Он коротко кивает мне, подхватывает с земли второе весло и отталкивает от берега байдарку. Когда “свадебные” подбегают к воде, течение уже выносит его на середину реки.
— Найду суку! — обещает Димон, тряся кулаком. — Ты чё лыбишься? — разворачивается он ко мне?! Ты чё его упустил?!
Ему очень хочется выпустить пар и найти виноватых.
— Охолони, — говорит жених, — Он Танюху спас… Увезли бы её, если б не он… Ты, свидетель, проворонил, а он спас. Улавливаешь суть?
Димон с досады сплёвывает на землю и идёт разбираться с турбазовскими. Через минуту оттуда слышен мат, свидетеля от кого-то оттаскивают.
— Поехали, что ли, — говорю, — мне б сегодня в Берёзов затемно вернуться, а вы ещё торт не разрезали.
После этого “живым” меня уже отпускают. Каждый из гостей хочет со мной выпить. Дядя Миша притаскивает из своих запасов целый непочатый ящик водки, и праздник идёт на новый круг.
Он сам жмёт мне руку сурово хмурясь. Светлана Юрьевна обнимает и называет “сыночком”. Натаха никого не стеснясь целует, прижимаясь пышной грудью. Возмущение “проштрафившегося” Димона в расчёт не принимаются.
Все хотят узнать, что же происходило на берегу, но я держусь, как кремень. Пускай новобрачные сами меж собой разбираются. А я далеко стоял и ничего не слышал.
От выноса торта, кстати, решено отказаться. Анатолий и Татьяна удаляются раньше времени, им есть что обсудить.
Домой в Берёзов нас отвозят на всё том же “Газоне”. Героический мопед покоится в кузове. Мы выгружаем его возле Женькиного дома. Я вылезаю там же, хочу немного пройтись пешком чтобы хмель выветрился.
Высоко в кроне тополя заливается соловей. Воздух тёплый как парное молоко. Я шагаю по тёмным берёзовским улицам впервые с ощущением того, что вернулся домой. Мой дом не в столице две тысячи двадцатых, а здесь на узких улочках, никогда не знавших асфальта, где по утрам гоняют стадо, а по ночам бродят гармонисты, не давая уснуть романтичным сердцам.
От поворота светятся наши окна. Мать ещё не легла. Надеюсь, что удастся проскочить мимо неё в своё логово. Лень объяснять, где я был, и почему пахну, словно искупался в цистерне самогона. Это она ещё фингала не видела…
Перед самой калиткой дорогу мне заступает тёмная фигура.
— Кто здесь? — задаю дурацкий вопрос.
Фигура резко двигает рукой. Отстранённо, словно в кино вижу, как лезвие ножа входит мне в грудь.
Глава 22
Последнее, что я помню, мой бокстер отрывается от дороги и летит в кювет. Крыши у автомобиля нет, меня просто расплющит в лепёшку. Выжить при такой аварии невозможно. Почему я тогда это помню? Значит, я жив?
Из темноты всплывают лица…
Девушка с вечеринки. Чёрные волосы и пухлые губы. Получается, она тоже выжила, как и я. Как? И почему на её лице не видно ни одной царапины?
Бабуля, мама отца. Откуда она здесь взялась? Неужели примчалась ко мне из своего Берёзова? Оттуда же до областного центра не меньше пяти часов ехать, а потом ещё до столицы… Оповестили её, наверное, как моего ближайшего родственника, она и приехала. Сколько же я здесь лежу, если она успела добраться?
Пытаюсь спросить, но темнота снова утягивает меня к себе.
В следующий раз лицо незнакомое. Симпатичная блондинка с задорными кудряшками и вздёрнутым носиком. Откуда-то помню, что её зовут Марина, а фамилия у неё смешная — Подосинкина. Кажется, что она моя начальница. Это тоже смешно. Я давно уже фрилансер, и сам выбираю, на кого работать.
Лица меняются передо мной.
Это круглолицый и конопатый подросток в рыжей рубахе с вырвиглазным узором… и дед-пенсионер с прокуренными усами… мужчина с усталым лицом руководящего работника… парень с простецкой рязанской физиономией… очень красивая женщина, похожая на молодую Джину Лоллобриджиду… снова девушка из клуба.
— Как ты выжила? — спрашиваю её, — мы должны были разбиться вместе…
— Тётя Маша — кричит она, выбегая в коридор. — Он очнулся.
— Бабуля, — говорю, когда пожилая женщина заглядывает ко мне, — зачем ты приехала? Я бы сам со всем разобрался…
— Какая я тебе “бабуля”, дуралей! — плачет она. — Ты что, с Лидкой внучат настругать успел, пока я в коридоре сидела? Сам под капельницей, а мысли хрен знает о чём! Ты жив, сынок!
После того как я прихожу в себя, молодая, но очень суровая медсестра выгоняет всех из палаты. Странно, конечно. Когда я лежал пластом, ко мне пускали кого не попадя. А сейчас, когда я могу разговаривать и адекватно воспринимать реальность, наоборот, заперли в одиночестве. Извращённая, какая-то логика.