Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2

— У нас в районе теплица есть, — выдумываю на ходу, — экспериментальная. Там много чего выращивается, и апельсины тоже.

— Я люблю апельсины, — заявляет Надя, — или ты их только в больницу носишь?

— Сейчас несезон, вроде, — отговариваюсь я, — их к Новому году растят. Прямо к праздничному столу.

— А-а-а… — девушка огорчённо качает головой, — а у чего сезон?

— У шашлыка нашего сезон, — говорю, — пойдём, а то всё без нас съедят.

— Юлька может, — подтверждает блондинка, — она страсть какая прожорливая. И куда в неё столько помещается… а тут лишний пирожок съешь, и всё…

Она с тоской гладит себя по безупречному животику. Как и многие девушки с идеальной фигурой, Надя считает, что она толстая.

— Чистое мясо и овощи, идеальная диета, — говорю уверенно, — не то, что ваши оладушки со сгущёнкой.

Отдалённые звуки из динамика магнитофона ещё доносятся до нас, так что заблудиться нереально. Хотя мы оба сейчас не против немного потеряться. Мы идём, сплетя пальцы, и останавливаемся под каждым деревом.

Нас приклеивает друг к другу, словно внутри появились магниты. Целуемся, как будто проверяем, что эта неожиданная связь между нами не прервалась, не осталась там, на земляничной поляне.

— А я ещё ехать не хотела, — рассказывает по дороге Надя.

— Почему? — удивляюсь я,

Нам сейчас совершенно всё равно, о чём говорить. Просто нравится слышать друг друга.

Я знаю, что это пройдёт. Через две или три недели она уедет в город, а ещё через месяц даже не будет вспоминать обо мне. Помню, что у меня самого в жизни были десятки таких Надь… Кать…Наташ и Кристин…

Помню, но не хочу думать об этом, гоню от себя это знание и у меня получается. Виной тому моё подростковое тело, которое выдаёт на всё свой собственный набор эмоций и реакций, с которым совсем непросто совладать. Или сама эпоха, как ни крути, всё же менее грязная и циничная, чем та, в которой я жил.

— Думала, что скучно будет, — объясняет она мне, — какие тут развлечения в вашем захолустье.

— И как?

— Не скучно, — Надя кладёт мне руку на плечо, и мы снова целуемся. — И вообще, ребята по вечерам под гитару песни поют, истории разные рассказывают. У нас есть такие, кто в экспедициях весь Союз объехал, — добавляет она, очевидно, чтобы я сильно не загордился.

— Романтика, — киваю головой, полностью игнорируя её подначку. — А сами раскопки, как?

— Надоело, — блондинка морщит носик, — отщепы, трапеции, нуклеусы… я вообще археологию с третьего раза сдала, — кокетливо хвастается она.

— А зачем на истфак пошла? — удивляюсь.

— Родители настояли, — вздыхает Надя. — Я сама на журфак хотела. Но отец настоял, говорит, что только так я смогу пойти «по его стопам», — она явно цитирует, высоко подняв подбородок и нахмурив брови.

Понимающе киваю.

— Почему ты не спрашиваешь, кто мой отец? — интересуется девушка.

Она возвращает меня в реальный мир, далёкий от «Незнайки в Солнечном городе» и других детских книжек про «победившее коммунистическое завтра».

Истфак не зря называли «партийным факультетом». Скифское золото и новгородские берестяные грамоты там сейчас интересуют только отдельных энтузиастов.

Тут изучают марксизм-ленинизм, истмат и диамат, таинственные науки советской эпохи, которые как астрология и алхимия в средневековье обещали дать ответы на все вопросы и дать знатокам в руки рычаги, управляющие вселенной и историческим процессом.

Диплом истфака — это пропуск в мир «кабинетов из кожи», должностей, служебных Волг и спецпайков. Случайные абитуриенты сюда поступают редко, и исключительно, с выдающимися результатами. Номенклатуре тоже нужна свежая кровь.

В большинстве своём, это чьи-то детки, которые постигают «единственно верное учение» и в то же время налаживают те самые связи, которые позволят будущим ректорам или парторгам звонить судьям и прокурорам, с которыми они когда-то ели из одного котла и пили самогон из одной фляги.

А ещё тут можно выгодно выйти замуж или жениться. И второй вариант намного более частый. Если «дворняжка» в номенклатурной семье рискует оказаться в роли бесплатной служанки, поговорку про «девушку и деревню», придумали ведь не сами девушки, правда?

То, папам дочек нужны башковитые «наследники». Желательно послушные и благодарные, которые всегда будут помнить, кому обязаны своей карьерой. Так что, Надя, прости, мне наплевать, кто твой отец.

— А что, твой папа — профессор археологии?! — изображаю круглые от удивления глаза.

Надя приподнимается на носочки и чмокает меня в губы.

— Обожаю тебя, — неожиданно сообщает она.

— За что? — обалдеваю слегка.

— С тобой так легко, — говорит она с невероятной женской логикой, — легко и весело, мне еще ни с кем так не было. Пошли у Юльки шашлык отбирать.

Пока нас не было, народу в лагере прибавилось.

— А что Серёжа здесь делает? — задаёт Надя великолепный в своей наивности вопрос.

Из незваных гостей мне знаком только «старшак» Серёжа. Он хмур, всклокочен и сильно пьян. Метровый дрын квадратного сечения в руке говорит о серьёзности намерений. Врукопашную этот говнюк сойтись со мной не решается. Это некоторым образом льстит.