— Так, она тоже фотографией увлеклась! — заявляю с честной физиономией, — попросила помочь ей, дать пару уроков. А мне не жалко.
— И вы, молодой человек, этого в Белоколодецк примчался? — с подозрением прищуривается доктор, так что рука с иглой замирает у моего бока.
— Я сюда за аппаратурой езжу, — говорю, — у нас в райцентре только сельпо есть. Ну и встретились. Кэт — девушка интересная, начитанная, в искусстве разбирается.
— Лучше бы она чем-то полезным занялась, — морщится Силантьева. — А то каждый раз новые игрушки. И терпеть не могу этого дурацкого прозвища.
— Творческие люди не сразу себя находят, — аккуратно пытаюсь поддержать Кэт в глазах родительницы. — Особенно если они талантливы.
— Пока она только нервы мотает талантливо, — неожиданно сварливо заявляет Силантьева, — и мозги крутит. Вот это у тебя откуда?!— Силантьева резко переходит на «ты».
Она тычет пальцем в свежий лиловый синяк, который расплывается с правой стороны груди. Джон зарядил туда кулаком.
— И не ври, что это следы ограбления, — предупреждает Силантьева, — Я, всё-таки хирург. Вижу, что он свежий.
— У Кати очень нервный парень, — отвечаю, — и ревнивый.
— Нет у неё парня, — категорически заявляет родительница.
— Но вы ведь догадываетесь, о ком я, — улыбаюсь.
— Вокруг Кати много кто увивается, — отвечает Силантьева уклончиво.
Она девушка видная, и из хорошей семьи. Не чета тебе, фотографу из дыры, — говорит её взгляд. Этот наивный снобизм «советской аристократии» настолько умиляет, что я, не выдержав, ей подыгрываю.
— Ну, вам же они все не нравятся.
— Вот только у меня не они, а ты оказался.
— Но зато с Катей! — торжествую я, — а все остальные побеждены и обращены в бегство.
— Ну-ну, герой, — фыркает Силантьева, — готово, можешь одеваться. А зачем у тебя была рука забинтована?
— Чтобы в электричке место уступали.
— Так ты ещё и жулик?! — поражается она.
— Наоборот, — не соглашаюсь, — я даю людям возможность совершить хороший поступок. Мне действительно тяжело стоять, но со стороны этого не видно.
— Занятная философия, — качает головой Силантьева, — но участвовать в этом я не собираюсь.
— До свидания, Мария Дмитриевна, — прощаюсь я.
— Вряд ли мы встретимся, — качает головой она, — так что не морочьте себе голову, молодой человек, и не питайте лишних надежд. Катя, девушка увлекающаяся, и я сейчас не про фотографию. После спасибо мне скажете.
— Я и сейчас скажу, — отвечаю. — Спасибо, что в помощи не отказали.
В ответ она удостаивает меня только коротким кивком.
— Что она тебя спрашивала? — пытает меня Кэт в такси до самого вокзала.
Я вкратце пересказываю ей свою версию нашего знакомства. Та с облегчением кивает.
— Фото я тебе привезу, — говорю, — похвастаешься перед родителями.
— Вряд ли они обрадуются, — кривится Кэт. — Мать уже все уши мне проела, пока не найдёшь себе нормального парня, никаких выставок.
— Кэт, — пазл, который вертится весь день, складывается в голове, — так ты уже меня нашла!
— Вот ещё! — она даже отодвигается подальше от меня на сиденьи, — губу закатай! На фиг ты мне нужен!
— Но ведь твои родители об этом не знают!
***
Когда я дохожу от станции до дома, то мечтаю только о том, чтобы упасть в кровать и пролежать там несколько часов без движения. Но уже на издалека вижу на крыльце нездоровую активность.
Меня поджидают. Слава богу, что коллектив женский, так что драться в очередной раз не придётся. На ступеньках стоит встревоженная мама. Рядом с ней, опустив глаза, перетаптывается с ноги на ногу Лидка. Вид у неё настолько виноватый, что мне становится не по себе. Мало какие обстоятельства могут привести эту бесстыжую особу в подобное состояние духа.
Перед ними, словно тигрица в клетке ходит темноволосая женщина, похожая на Лидку как яблочка и яблонька.
— Вот он! — женщина замечает меня первой, — явился, похабник! Да как ты посмел мою дочку на всю страну ославить? Я тебя за это изведу, паршивца!
В руках у Лиходеевой старшей всё тот же злополучный журнал «Советское фото». Им она потрясает в воздухе, словно дубинкой. Мать тоже смотрит на меня с осуждением. Вероятно, ожидание длится давно, и её успели основательно накрутить.
Мне становится смешно. Настолько, что я хватаюсь за живот, и сажусь на корточки.
— Алик! — бросается ко мне мама, — что с тобой? Всё хорошо?
— Поделом ему! — поджав губы бросает Лиходеева.
— Вы, — говорю, продолжая ржать, — на вторую страницу смотрели?
— Зачем? — бросает она сердито.
— Посмотрите, — настаиваю я.
— Автор, Орлович, — читает она, — какой Орлович?! Это же твои фотографии?! Я же остальные видела!
— И они вас не смутили?
— Так, они не в журнале были, — резонно возражает Лиходеева. — Одно дело, в фотоальбом положить, меня тоже в купальнике фотографировали, и я очень неплохо в нём смотрюсь, — зачем-то сообщает она, — и другое дело на весь Советский Союз титьками сверкать!
— Ну мааааам… — подаёт голос Лидка, за что тут же получает затрещину.
— Тогда кто такой Орлович? — недоумевает мама.
— Он, небось, — тычет в меня пальцем Лиходеева, — Псевдоним егойный. У них так принято — псевдонимы брать, чтобы потом им морду не начистили за их фотографии.