Стопроцентный американец (Исторический портрет генерала Макартура)

Теоретик здесь допускает возможность выбора. Есть варианты - перо или шпага. Д. Макартур, предлагая Эйзенхауэру пойти на атомную войну (а именно об этом его меморандум), не оставляет выбора - только шпага, только уничтожение. Война перестает быть продолжением политики, потому что уничтожается сама политика, ее носители и исполнители. Именно эти выводы в данном случае вполне применимы и к памятной записке одного американского генерала другому, ставшему президентом.

К счастью, 17 декабря 1952 года бикфордов шнур атомного конца мира не был зажжен. Но Дуглас Макартур не выпускал из рук "спичек". Казалось, ничто не может свернуть этого человека с избранного им пути. Он определил его главные ориентиры еще в 1932 году, выступая перед выпускниками университета в Питтсбурге. Речь генерала внесена в хрестоматии антикоммунизма как блестящий образец, как некий сплав мыслей, рожденных в недрах милитаризма, "научного" капитализма и капиталистического практицизма, как пример эгоизма американской буржуазии, образа мышления и логики прагматика. Д. Макартур прежде всего обратил внимание молодого поколения на то, что его будущее, жизнь каждого конкретного американца, каждого, кто в данный момент слушает выступление, находится под угрозой пацифизма и коммунизма, которые "постоянно окружают нас. Они повсюду: в театрах, в газетах и журналах, на кафедрах ученых и в лекционных залах, в школах и колледжах, они, подобно туману, повисли перед лицом Америки, за ним же собираются и организуются силы мятежа, они разъедают мораль трудящегося человека".

Если пацифизм - "язва", которая, как указал начальник генерального штаба (оратор занимал именно этот пост и, естественно, располагал обширной информацией, в основном секретной), "все больше и больше пожирает политическое тело", то и методы ее лечения архипросты: Д. Макартур потребовал дать бой "сентиментализму и эмоциям, распространившимся, словно зараза, по стране, противопоставить им твердость здравого смысла". Он призвал отказаться от "пацифистских привычек" и выступить в защиту "национального достоинства и самоуважения", которому угрожает внешний и внутренний враг. Под врагом внешним подразумевался, конечно же, не Хирохито, японский император, а под внутренним, конечно же, не Ку-Клукс-Клан. Чтобы проиллюстрировать, как опасно поддаваться пацифизму, уступать коммунизму, проявлять даже не мягкость, а равнодушие, нейтралитет по отношению к внутреннему врагу, Д. Макартур забросал застывшую от изумления аудиторию вопросами:

"Где Рим и Карфаген? Где Византия? Где Египет? Они, они, некогда великие государства? Где Корея, чье смертельное рыдание так и не было услышано миром? Они развалились, разрушились, погибли, превратились в прах, пепел. А почему? Да все по той же причине - беспечность, боязнь применить железный кулак против пацифизма, коммунизма... История доказала, что некогда великие нации, которые пренебрегли своей национальной обороной, исчезли".

Этот отрывок из своего выступления Д. Макартур привел в "Воспоминаниях". Нет, он никогда не сожалел о том, что произнес такую речь, он гордился тем, что одним из первых повел новый поход против коммунизма, что подхватил знамя тех, кто послал во Владивосток полк "ищеек" и полк "полярных медведей" ( и сегодня в американской армии нередко подразделениям, частям, эскадрильям присваиваются звучные, броские, вызывающие, грозные названия), а после провала интервенции против Советской России спустил тех же "ищеек" (вначале 1920 года) на филиппинских патриотов, выступавших за национальную независимость.

Американская передовая общественность восприняла речь начальника генерального штаба как угрозу реакции, как науськивание "колеблющихся" против левых сил под флагом защиты "Римской империи" XX века.

- Американец на все сто процентов, наш "американский кесарь",- с удовлетворением сказал один из единомышленников Д. Макартура, выслушав его речи.

Цезарями, кесарями называли себя императоры Священной Римской империи. В США часто слышишь, как о преуспевающих бизнесменах говорят: "Король мороженого", "нефтяной властелин", о финансистах - "банковский бог", об издателях - "империя Херста", "империя Генри Люса". У военно-промышленного комплекса появился "Американский кесарь", главная, почетная и лестная, пожалуй, кличка среди многих других. Еще более лестная, если к ней добавляется "стопроцентный американец".

И вот другой день. 26 января 1955 года. День 75-летия Дугласа Макартура. Он изменился: удлиненное и горделивое лицо его вытянулось еще больше, высокий лоб покрылся морщинами, губы, которые, как помнили друзья, были полными и довольно подвижными, теперь почти высохли, превратились в длинную жесткую линию, резко поворачивающую вниз у уголков рта.