Щелчком отправляет на и без того затоптанный пол и сдвигает свою кружку с кружкой Стива. Тот вздрагивает, отмирая. Вообще последние полчаса как в воду опущенный и молчаливый. Так глубоко ушел в свои мысли, что брось сейчас перед ними на пол гранту – и не моргнет.
Хотя нет. Это же Роджерс. Вмиг перестанет изображать из себя сонную муху и ринется на боеприпас, накрывая собой. Героический и благородный придурок. Умудрился чем-то вон себя накрутить. Или это такая реакция на алкоголь?
– Я так понимаю, пиво тебя не берет? Раньше тебя вело уже с пары глотков.
Они выпили по три кружки, и если у Баки чуть шумит в голове, и стены покачиваются не только из-за обстрела, то Стив безобразно, отвратительно трезв. Как стекло.
– Еще один бонус от сыворотки суперсолдата, – пожимает плечами, а Баки морщится.
– Скорее, побочка… Шутка ли – не иметь возможности банально напиться.
– Да, это бы все упростило, – непонятно вздыхает Роджерс опять.
В который раз с начала этого вечера.
– Что с тобой, мелкий? Расскажешь?
И привычно ищет руку на стойке. Сжимает своей. Стив таращится на их переплетенные пальцы, как на главное чудо света. Расстроенно дергает носом.
– Н-не знаю. Подумал, что наверное, теперь… буду не нужен тебе. Вот такой.
Раньше, до сыворотки и преображения, он ведь был для Баки как забавный домашний зверек. Слабый, хлипкий и непутевый, которого бросить не поднималась рука и приходилось с таким убогим возиться… Все эти далеко не оригинальные мысли Барнс с лёгкостью читает с лица.
– Смотри-ка, – хмыкает Баки и тянется, чтобы отвесить ему подзатыльник, – алкоголь для тебя теперь как вода, а тараканы все те же. Живучие оказались. Есть в жизни хотя бы вот такая стабильность. Думать ерунду перестань?
Стив несчастно пялится в свою кружку, и Баки осторожно ее отбирает. Переставляет на другой край стойки. В ответ на бесхитростное удивление в наивных глазах объясняет:
– Тебе все равно бесполезно.
И, качнувшись вперед, губами касается рта. Осторожно. Стив вздрагивает и втягивает воздух в легкие судорожным рывком. У него такое лицо… В любой другой момент Баки бы рассмеялся. Но сейчас лишь шепчет очень серьезно:
– Мелкий, я ведь с тобой до конца. Или решил от меня отвертеться?
– Я. Нет. Баки, нет.
– Хорошо, – выдыхает в его мягкие губы и углубляет поцелуй, опустив ладонь на русый затылок. Поглаживает кончиками пальцев, забирая тревогу.
У них есть лишь эта ночь до очередной операции. Баки целует все жарче. Уже через пару десятков секунду у Стива гудит в голове. Совсем не от пива.
Офицеры за дальним столом продолжают громко шутить. Скрытые клубами сизого дыма, режутся в карты. Бармен деликатно отводит глаза, никак не комментируя то, что увидел.
В конце концов, им ведь завтра снова на фронт.
Еще один снаряд рвется, кажется, вообще на соседней улице. Обстрел не закончен. Или все дело в Баки, который так близко, который хрипло шепчет ему прямо в губы:
– Пойдем.
Стив поднимается, будто во сне. Вокруг – туманная дымка. Им надо, наверное, в казарму. Но до утра еще – целая ночь. До операции, с которой они могут и не… Нет, они непременно вернутся.
========== 75. Тор/Локи ==========
— Брат. Я скорбел…
У Тора вместо яростного, жесткого крика из горла вырывается лишь сдавленный шепот. У Тора силы закончились враз, когда он понял, что снова попался. Брат обвел его вокруг пальца, как он, собственно, делал всегда. С далекого, но не забытого детства.
Вот Локи стоит пред ним невредимый и гнет ухмылкой тонкие губы. Тор помнит — на них тот самый яд, от которого из раза в раз терял самообладание и лишался рассудка. Весь Локи — это отрава. Его улыбки. Его кровь. Его смех, что ни на миг не кажется настоящим.
Лицедей и притворщик.
— И после всего ты ждешь, будто я сейчас спляшу от великой радости? Локи. Брат…
— Я не брат тебе…
Он говорил эти слова столько раз. Когда пробирался тайком от родителей и прислуги в его покои в Асгарде, когда появлялся на поле брани после изнуряющей битвы в любом из миров, куда отправлялся Тор для наведения порядка. И там, в космическом корабле, когда наследные принцы с остатками их народа бежали от Суртура, оставив позади горящий Асгард.
Вытягивался на шелковых простынях или на походном спальном мешке, на узкой спартанской койке в каюте. Точеный, гибкий и такой белокожий. Откидывал смоляные кудри назад и улыбался призывно.
“Я не брат тебе, Тор”, — тогда это звучало игрой и насмешкой. Тогда меж ними это было хрупкой попыткой хоть как-то удержать в привычных рамках ту страсть, что жрала изнутри их двоих жарким пламенем.
“Не брат. Посмотри на себя и меня — двух настолько различных не найдешь во Вселенной”.
Тогда еще не ведали, сколь пророческой окажется эта глупая фраза. Попытка закрыть глаза на кровосмешение и отгородиться от предрассудков. Забыться в пылу безумия и плотских утех. Сделать вид, что в одной усладе лишь дело.
В его взоре сейчас столько зелени. Столько прежнего яда. Отравы. В его голосе плещется горечь. Переливается через край и сочится, сочится из каждой поры. Он весь ей пропитан.
— Я не брат тебе, Тор. И никогда им не был.
Только это неправда.