— А то, что вы говорите, так ведь это обо всем можно сказать. Мы были герцогами Омальскими, и это герцогство тоже перешло к французскому королевскому дому, точно так же, как Жуэнвиль и Шеврез к дому Альберта. Мы претендуем на эти титулы не больше, чем на титул маркизов де Нуармутье, который тоже принадлежал нам, а стал уделом дома Ла Тремуйлей, но из того, что некоторые передачи титулов получили законную силу, не следует, что это всегда так и бывает. Например, — продолжал он, обернувшись ко мне, — сын моей золовки носит титул принца Агриджентского, доставшийся нам от Хуаны Безумной[421], точно так же как Ла Тремуйлям достался титул принца Тарентского. Так вот, титулом принцев Тарентских Наполеон одарил солдата, который, возможно, был прекрасным бойцом[422], однако император распорядился тем, что ему принадлежало еще меньше, чем Наполеону III, сделавшему кого-то герцогом де Монморанси[423], потому что у Перигора хотя бы мать была из Монморанси, а принц Тарентский, созданный Наполеоном, с принцами Тарентскими не имел ничего общего, просто такова была воля Наполеона. Это не помешало Ше д’Эст-Анжу, намекая на нашего дядю Конде, осведомиться у имперского прокурора, не подобрал ли он титул герцога де Монморанси во рву Венсеннского замка[424].
— Послушайте, Базен, я рада и счастлива следовать за вами в ров Венсеннского замка и даже в Таранто. И кстати об этом, милый мой Шарль, я как раз хотела вам сказать, пока вы рассказывали об этом венецианском святом Георгии. Дело в том, что мы с Базеном подумываем провести весну в Италии и на Сицилии. Подумайте, как было бы чудесно, если бы вы поехали с нами! Уж не говоря об удовольствии вас видеть, но вы только вообразите, после всего, что вы мне так часто рассказывали о следах нормандского завоевания и о следах античности, вы только вообразите, какая радость будет для нас путешествовать с вами! Даже Базен бы охотно послушал, да и Жильбер, а уж мне-то как было бы интересно: вы бы рассказывали и о притязаниях на неаполитанскую корону, и обо всех этих интригах, и мы бы вместе ездили по старинным романским церквам и деревушкам, прилепившимся к склону гор, как на картинах старых мастеров. Но давайте посмотрим вашу фотографию. Вскройте пакет, — велела герцогиня лакею.
— Нет, Ориана, не сегодня! Вы посмотрите это завтра, — взмолился герцог, который уже украдкой делал мне знаки, полные ужаса перед необъятными размерами фотографии.
— Но мне хочется посмотреть ее вместе с Шарлем, — сказала герцогиня с улыбкой, полной притворного вожделения и тонкого психологизма, потому что, желая обласкать Сванна, она говорила об удовольствии рассматривать фотографию так, как больной о том, с каким наслаждением он бы угостился апельсином или как если бы она с друзьями затевала какую-то шалость и одновременно рассказывала биографу о своих пристрастиях, выставляющих ее в выгодном свете.
— Ну хорошо, он придет в другой раз, нарочно, — объявил герцог, и жене пришлось уступить. — Вы проведете вместе хоть три часа, если это вас развлекает, — иронически добавил он. — Но куда вы уберете игрушку такого размера?
— В свою спальню, я хочу, чтобы она была у меня на глазах.
— А, это как вам угодно, если она будет у вас в спальне, мне, к счастью, никогда не придется на нее смотреть, — сказал герцог, не замечая, что необдуманно проговорился о плачевном характере своей супружеской жизни.
— Разверните это осторожнейшим образом, — велела слуге герцогиня Германтская (из любезности к Сванну она не поскупилась на указания). — И не повредите конверт.
— Мы даже над конвертом должны дрожать, — сказал мне герцог на ухо, воздевая руки к небу. — Но, Сванн, — добавил он, — я, бедный, вполне прозаичный муж, восхищаюсь в особенности тем, что вы ухитрились добыть конверт такого размера. Где вы его разыскали?
— Дом фотогравюр часто рассылает свои товары подобным образом. Но какой невежа надписывал конверт, я вижу: «Герцогине Германтской», без «ее светлости».
— Я его прощаю, — рассеянно обронила герцогиня, которую, очевидно, в этот момент осенила некая мысль, потому что она повеселела и, согнав с лица легкую улыбку, обратилась к Сванну: — Вы так и не сказали, поедете вместе с нами в Италию?
— Мадам, боюсь, это будет невозможно.
— Что ж, госпоже де Монморанси повезло больше. С ней вы ездили в Венецию и в Виченцу. Она мне говорила, что с вами видела то, чего никогда бы не увидала без вас, то, о чем она даже никогда ни от кого не слыхала; вы показали ей поразительные вещи, и даже в том, что она уже знала, ей открылись такие детали, мимо которых она без вас двадцать раз прошла бы не заметив. Решительно, к ней вы оказались благосклоннее, чем к нам… Возьмите этот огромный фотографический конверт, который принес господин Сванн, — сказала она слуге, — загните угол и отвезите нынче в половине одиннадцатого вечера в дом ее сиятельства графини Моле.
Сванн расхохотался.
— Я бы все же хотела узнать, — спросила у него герцогиня Германтская, — откуда вы за десять месяцев можете знать, что это будет невозможно.