Storona

Ветер жаркое
утро разбудит.
Где проснется
потерянный странник?
Лишь похмельные боли
искрутят,
Ум, что терпит
пороков рассадник.
И Василий очнулся,
не зная
В чьей квартире
лежит, близ дивана.
Водки нет,
только горсточка чая,
Кипяток
прояснит дым тумана.
Он же дома,
в квартире привычной.
Это ясно.
Где сын?
Где Светлана?
Сковородка
с омлетом яичным
Опустела.
Вот шея под краном.
Вспомнить всё,
под холодным напором.
Сын воюет,
на связь не выходит
Ожидания ужас,
измором
Бьет семью
и рассудок колотит.
Гибель девочки Ваниной
режет
Сожаленьем
о будущей жизни,
Что ушла
под воюющих скрежет,
Как не пить?
Эх, бармен,
яду брызни…
Дом родителей
Светы разбомблен,
Частью цел,
ожидает заботы,
Хоть вещами
не сильно затоплен,
Но присмотр все ж нужен
чего-то?
Хоть казалась,
зачем оно надо?
Город жарится
в этих
обстрелах,
Тут бы выжить,
укрыться от града,
Но уклад
прошлых лет
знает дело.
В новостях
запах яд
из духовки
Санкционно
Россию
бьют Штаты
От каналов
зависят трактовки:
Это смерть или шанс
делать латы?
За рублем
гривна
падает в дали
Из глубин,
где неведан
свет дивный.
Украина с ЕС
подписали
Договорчик
ассоциативный.
Вот, повысить
теперь обещая
Коммуналку и много тарифов,
Всех арканят
от края до края.
Как же скрыться
от сумрачных глифов?
За квартиру счета
не закрыты
И за съем,
денег нет.
Без работы
Прозябает отец
не убитый
И не живший,
но век
держит квоты.
Воскресенье сегодня
и Света
В доме предков
уборку наводит.
Вот на Васе
одежда надета —
Он жене
своей
в помощь выходит.
Магазинчик стоит
недалече.
Впереди остановка.
Троллейбус,
Что идет на восток.
Блажи вече
Хочет спирта,
не видя
аллей груз.
Вот и выпил
Василий немного.
Жажду сбивший,
он проклял себя же.
Разговоры, куда-то дорога…
Площадь Ленина.
Центр. Люд. Стража.
Митингует Донецк
в день суровый —
Не
– зависимости
Украины.
Город в злобе,
рождается новый,
Он несчастья
хоронит в глубины.
Пьяный муж
слышит крики военных,
Крики новых
политиков в массы.
Здесь сейчас проведут
парад
пленных
Украинских бойцов
без прикрасы.
Пьяный муж
слышит муть разговоров:
Вот чечен
резать головы хочет,
Вот прохожий
доволен приколом
Над майданом,
где кровь мироточит.
Вот на «мові»
кричит украинка,
Упрекая саму Украину.
Шум срезает рассудок,
как «финка»,
Шум как бич,
обжигающий спину.
И Василий кричит,
не скрывая,
Боли всей
за страну, за разруху,
За обстрелы,
за смерти, за стаи
Всех ушедших на бой,
Всех, кто с духом
На работе пропал
в этой грязи
Отравляя здоровье…
За павших,
За сынов,
дочерей,
за все связи
Обо
– рвавшиеся…
За всех наших.
И в толпе
нет сомненью уюта.
Виноватых во всем
гонят строем,
Злость Василия
дергает круто,
Вот и мусор
летит,
редким слоем.
Украинских солдат
поливают
Грязным словом,
по-своему честным,
В них лохмотья
с проклятьем бросают.
Здесь с любой
стороны
стало тесно.
И Василий,
иссякший от крика,
С децибел,
протрезвел,
здоровенных.
Ужаснулся,
как будто Цюныка,
Что воскрес,
он узрел среди пленных.
Не герои
и не
оккупанты
Проходили,
к цепному мгновенью,
Их вели под ружьем
и под мантры
Сестры с братьями
по невезенью.
Детский взор
у солдатов плененных,
Детский взор
у конвоя отряда
Детский взор
у людей заведенных,
Все как зомби,
но с живостью взгляда…
И Слободин увидел
все звенья.
Просветленье
пришло яркой вспышкой,
Подарив,
лишь секунду прозренья
Очищенья
от ложных излишков.
Ведь, он понял —
никак не бывает
Повзрослевших
людей на всём свете.
И в любой
марширующей стае
Все кто есть —
это старые дети…
А пока журналисты снимали,
Вася стал
с отвращеньем бороться,
Не поняв,
что в конце,
что в начале…
Не один
он сегодня напьется.