Storona

Седина
прорезает височки
Тишь молитвы
интимной в соборе.
Площадь Юра
Святого и строчки
О себе,
о судьбе
и о горе.
Сколько жути
Марія наелась…
Да работы лишилась
в подвижку
Ведь с историком
ей повелелось
Из отчаянья
сделать интрижку.
Муж предательски тих
и отвратен,
Тупость взглядов
несет окруженье.
Лишь Ігнат
стал открыто приятен,
Траур в чуждых
глазах – отвлеченье.
Ведь всё правильно
в жизни свершала:
Мужу – верность
и данность в подарок
Детям – сердце,
которого мало,
На работе —
весь труд без помарок.
Что ж в итоге,
за праведность плата —
Смерть Тараса,
Євгена прощанье
И письмо
из жалящих раскатов
Мужа шкурность —
вражине деянье.
Лишь Ігнат
подарил объясненья
Дав совет
и отцовские фразы,
Коих не было
с жизни веленья.
Новый дом
и дела под приказы
В штаб работать
приходит Марія,
Жить и дальше
стыдиться в приметы.
Но при этом
есть новая миля —
Волонтеры,
Ігната газеты.
Без развода ушла
от Андрія,
Вот напротив —
отец его статный
Разрастается словом
стихия
Разговор откровенный,
понятный.
«Ty, krasunia,
ni w czomu ne wynna.
My w żytti
use wirno robyły
Te, szczo hore
pryjszło nezupynne
To hrichy
czużozemnoji syły.
Ce moskalski
rozpodiły włady.
My ż powynni
stojaty napewno
Daty opir
za naszi hromady,
Aby żertwy ne znykły
daremno.
Mij, Andrij
bowdur
płutaje kazky.
Też meni
w myri żyty
ochocze
Na widminu —
ne w cinu porazky,
Kotru Mordor Moskwy
nam prorocze.
Je kacapy
jak zwiri Rosiji —
Rabśka syła
imperśkych prywidciw
Moskaliw,
kotri w kożnij krajini
W kożnij naciji
złoba iskryťsia.
Adekwatni
takoż rosijany
Je po switu,
i z naszoho boku
U hibrydnij wijni
swoji płany,
Kotri my
rozihrajemo z roku.
Wony biznes
miscewyj trymajuť,
Z namy takoż
diła usi dujuť
Tilky w nas
Na «sowok»
zaraz łajuť,
A u nych
zadla hroszej – falszujuť.
Ce wijna kapitaliw
skoryła
Nasz suprotyw
na hnuczkij osnowi
Atłantyzm
też
zaharbnyćka syła,
Odnak wyhidna
Wkrajini nowij.
Wse tomu,
szczo wony ne curałyś
Samostijnosti
naszoji chwyli.
Nam anatemy ż
«Raszky» ne zdałyś
My dla nych
czastka rabśkoji syły.
Mowa nasza
rosijśkij w prybłudu,
My ne wkrajinci,
a małorosy
Oś szczo faszyky
watnoho błudu
Pro nas dumajuť,
nam daty b czosu…
My dla toho kramujmo
z bołotom,
Szczob buło
czym nożi natoczyty
Na jaki
wsiu kremliwśku swołotu
Posadimo,
szczob mor zupynyty.
Buty prawym —
obowjazok, dannisť
Wyżywannia
w bezżalisnych stajach.
Nasza nacija —
nam kapitalnisť.
Tymczasowisť
w sojuznyćkych zhrajach.
Nas bahatych
ne lublať za syłu,
Kotru inszi
nijak ne pijmajuť
Nam proroczať
smitnyk czy mohyłu,
W nas ne baczať ludej,
nas ne znajuť.
Ne zminyty
pryrodu ludyny
Ałe można
po prawyłach
hraty
Zrozumity
bezchmarnosti
ciny
Ta dla rodu
swoho
wybywaty…
My żywemo
u switi de dużyj
Tilky może
normalno pożyty.
Kraj powynen
zmicnytysia drużnyj
I wid Zapadu
doswid mołyty.
I na rynkowu ruku mołyty.
Staty w riad
liberał-demokratiw —
Miż soboju
jim wijn
ne naryty,
Tilky z inszych
stryhty,
jak z donatiw
Ja b chotiw
zrity swit
sprawedływij.
Szczob Utopija w nas
za wikoncem,
De bezsmertia
ta kożen szczasływyj
Ałe slid —
w bij
za misce
pid Soncem[134]

»Мысль закончил
Ігнат и очами
Под слезою
взглянул на картину,
Где Тарас
окружен тополями,
В кимоно
со значком Украины.
«Znajesz bolacze jak,
ne prochodyť
Poky swit
weś zhoraje
sprosonku
Tilky switło i tiń
pereszkody
Z pału wysłani
w sercia woronku…[135]» —
Прорыдала Марія
на плечи
Папы нового.
Связанны крепко
В своём горе
две жизни, дар речи
Потеряв,
плачут
честно и терпко.
Слёзы взрослые
в сильном отличьи
От слезливости юной,
наивной
Что в моменте
лишь
держит обличье,
Взрослый вой
думой ясен
обильной.