В комнате пахло страхом и отчаянием, болью, нежностью.
Столько эмоций… Зря он сюда вошел.
Прятаться было поздно.
– Это… ничего не значит… – шептал Альвине, вцепившись пальцами в край постели, на которую сел, чувствуя на коже быстрые горячие поцелуи, предназначенные не ему и не им полученные. – Это просто ветер, ветер в ладонях.
Встал, выдернув себя из власти морока замерших на пике эмоций и новое:
Его впечатало в стену, впритирку к виску, завибрировав, понеслось, вонзилось. Дрожь эхом отдалась в голове, зубы мерзко заныли…
Еще оно пиковое состояние. Она прямо тут стояла, в одной простыне и тряслась от запредельного ужаса, что едва не убила своего Холина.
На поводке… Ясен? Холины знают много мерзких вещей. Другое время – он был молод, другая искра – ее звали Эленар, другой поводок – он был не в силах помочь, только подсказал, как защитить.
Альвине отклеился от стены. Вмятина от удара. Глубокая. Провел пальцем – обожгло голосом мертвой силы. Этот поводок был слаб, раз получилось оборвать связь ритуальным клинком.
В бездну сон. Все равно не сможет заснуть.
Вздохнул, отгораживаясь ментальным щитом, поднял глаза в потолок – отчего-то формула «спокойствия» лучше ложилась в этом положении. На ободе люстры лежали две рубашки. Они страстно переплелись рукавами, презрев запреты и начхав на то, что у них разные пуговицы, воротнички и размеры.
Смотритель магзаправки охотно поделился сведениями, и подтвердил уже известное еще до прибытия в Крошен: недавние постояльцы – двое темных и вампир – направились в Нункор.
Ворота поселка оказались заперты и запечатаны обратным контуром.
– Троллий зад, – сказал Альвине, торча у магмобиля, и подумал, насколько эльфу уместно ругаться тролльим задом. Решил, что не уместнее, чем тьмой, и поругался еще и тьмой, для гармонии. Потрогал контур «щупом» анализатора, получил по пальцам. Снова ругнулся. Этим утром ругалось просто восхитительно. И раз уж он ругаться стал… Свет взвился спиралью, серой тенью мелькнул порог, грань обдала холодом и сиянием. Два шага – и запертые ворота поселка были уже за спиной. Барьер стоял только от перехода тьмой.
Служебная печать, браслетом обнимающая запястье, задергалась, намекая, что агент Валар исчерпал лимит на светлое воздействие вне категории. Тут же ожил магфон. Никогда не спящий, видимо, Арен-Тан вылил тонну негодования за манеру лезть в шиповник с голой жо… задом. Кто так настропалил обычно сдержанного инквизитора, Альвине уточнять не стал, оно ему надо? И так за превышение лимита получил сверху столько указаний, что «голой жо в шиповник» можно было бы счесть изысканным времяпрепровождением.
Но инструкции могут и подождать. Тщательно вычистив немного припылившийся костюм и пальто, Альвине поспешил поскорее увидеть и, по возможности, обнять колючее и родное.
2
– Солнышко! – не сдержался он, когда Митика выскочила наружу в каком-то жутком платье на голое тело и мелькая голыми же щиколотками.
Поймал, подбросил, снова поймал, прижал к себе, делясь теплом и радостью. Осознание и ощущение, что на ней под платьем нет ничего, было и сладким и горьким, и он прятал свои эмоции за дурашливой маской.
– Что на тебе за ужас! Ну ничего этим темным доверить нельзя. Сделали из моей мелиссе замарашку, одели в рогожку… Ты здорова, сердце мое? – спросил он, прекращая дурачится. Она кивнула. – А… Холин?
Он не хотел о нем спрашивать, но для нее это было важно. Она волновалась за своего Холина, а он, Альвине, волновался за нее. Хотя это было не просто. Черный мор не слишком избирателен. Но они в порядке. Оба.
– Откуда ты здесь взялся?
– Я в авангарде светлого воинства, – старательно рассмеялся Альвине. – Ветром принесло, попутным.
– А за рулем был вампир?
– Не угадала, но и без него не обошлось. Лодвейн связался с УМН, сообщил о подозрениях на черный мор. УМН дернуло инквизицию и целителей.
– Но при чем здесь ты?