Он вел себя как настоящий деспот, когда речь шла о том, что ели его немногие приятели, с которыми он ходил обедать, за исключением Виктора, но, с другой стороны, Виктору никогда и не нужно было ничего объяснять.
Он стоял на пороге открытия. Сейчас он уже в этом не сомневался, хотя он никому не говорил об этом, даже Виктору, который тем не менее почувствовал, что его младший брат готов «разродиться», как он выразился.
Он не прикасался именно к этим пробиркам уже несколько месяцев; как бы он ни был восхищен запахом вначале, по опыту работы он знал, что решительно невозможно день за днем нюхать одно и то же и надеяться добиться совершенства. Вместо этого нос устает и больше не чувствует букет.
Он знал, что необходимо одновременно заниматься несколькими вещами, чтобы сохранить свежесть восприятия. И вот теперь он почти у цели. Накануне вечером он подумал, что достиг ее. Он готов подождать еще один день, но после того, как сегодня он внес едва заметное изменение, он почувствовал уверенность, что духи в пробирке номер пять имеют исключительный запах, который произведет фурор; до последней капли эти духи были произведением искусства, как и самые знаменитые духи в мире — «№ 5» от мадемуазель Шанель.
Духи из пробирки номер четыре были тоже по-своему самобытны, но благодаря крошечной, однако очень существенной добавке, которую он сделал сегодня в порыве вдохновения, он был уверен, номер пять — то, что нужно. Вскоре он будет готов помириться с великой мадам Рубинштейн, которая по-прежнему обладала замечательным «нюхом», несмотря на весьма преклонный возраст. Да, она примет его с распростертыми объятиями, когда он скажет ей, что создал духи, которые не только прославят ее еще больше, но и принесут миллионы в ее казну — равно как и в его собственную!
Ян почувствовал нарастающее возбуждение, однако заставил себя лечь в постель. Он прекрасно понимал, что об этом не должна узнать ни одна живая душа, пока на контракте не будет стоять имя мадам Рубинштейн. Прежде чем выключить свет, он вновь подумал о Людмиле и о ее институте.
После встречи с великой Еленой, если все пройдет, как он надеялся и рассчитывал, он заедет на Шестьдесят вторую улицу. Если Людмила действительно часто там бывает, как утверждает автор статьи, то он сможет увидеть ее снова — лучшего способа отпраздновать победу и придумать нельзя. Вероятно, она согласится пойти с ним выпить кофе. Вероятно, у них даже могут появиться общие деловые интересы. Вероятно, он вернется в Нью-Джерси, имея двух новых клиентов вместо одного: одного очень крупного, другого — только начинающего становиться на ноги. Он часами думал об этом, не в силах заснуть.
Спустя три недели, когда часы на колокольне собора Св. Патрика начали отбивать десять утра — час назначенной встречи, — Ян вошел под сень величественного восьмиэтажного здания на углу Пятой авеню и Пятьдесят второй улицы, где находился главный штаб всемирной компании «Елена Рубинштейн» и флагманский салон.
Несмотря на холодный день, Ян весь вспотел. Утром, когда он выходил из дома, ветер сорвал у него с головы котелок, который он обычно надевал на деловые встречи, и понес шляпу через Гудзон.
Десять дней потребовалось на то, чтобы секретарша, говорившая ледяным тоном, ответила на два его звонка; тем не менее она получила указания назначить встречу, если о таковой попросят. Яна веселила эта ситуация не меньше, чем волновала. Он не сомневался, что мадам Рубинштейн полагает, будто он явится к ней со шляпой в руке и униженно попросит взять обратно на работу. Ну так ее ждет большой сюрприз, и шляпу все равно унес ветер.
Ему было сказано пройти через служебный вход со стороны Пятьдесят второй улицы, там он назвал свое имя принимающей посетителей секретарше, одетой в форму бледно-лилового цвета, в тон стенам. Она провела его по длинному коридору в приемную, куда сходились двери сразу нескольких кабинетов, где секретарши пили кофе из светло-вишневых кружек, в тон пишущим машинкам.
Стояла необычная тишина, и Ян удивился, что секретарши не трудятся усердно, как он привык видеть в лондонской конторе в те дни, когда мадам находилась в офисе. Скоро он понял почему.
Его пригласили присесть на софу с золочеными кистями, которая смотрелась бы более уместно в домашней обстановке, нежели в офисе. Перед ним лежал экземпляр последнего номера «Вог», и он заметил золотые скрепки, заложенные в первом разделе, чтобы отметить рекламные объявления «Рубинштейн», а также две серебряные скрепки, отмечающие редакционные статьи о «Рубинштейн». Аналогичную практику Мадам установила в лондонском и парижском филиалах.
Не успел он открыть журнал, чтобы прочесть первую передовицу, как из соседнего кабинета вышла энергичная молодая женщина и сказала без тени сожаления:
— Я Руфь Хопкинс, секретарь мадам Рубинштейн. Ввиду чрезвычайных обстоятельств она была вынуждена срочно уехать на фабрику в Лонг-Айленд Сити. Она распорядилась, чтобы я проводила вас к начальнику отдела кадров, который…
Ян вскочил на ноги. Он был зол, как никогда. Он не отдавал себе отчета в том, что говорит.