Сторожевая застава

— Не поможет уже мне твое зелье, соседка — хрипел дед и на его устах пузырилась кровавая пена.

Увидев Добрыню, который склонился над ним, дед Овсей сказал:

— Прощай, друг. Прости, если что-то не так… А ты, Илька, занимай мой дворик… Хватит тебе красть ягоды… ночью…

Витьке дед Овсей через силу улыбнулся:

— Мирко… брата моего… дидька болотного… берегите…

А за миг неистово заголосил Бровко. Похоронили деда там, где он и хотел — под гранитной глыбой на Городище, откуда было видно во все стороны и откуда Микула Селянинович смог бы его опять поднять.

Илья Муровец легонько, словно перо, перенес дедово тело в яму. А когда могилу сравняли с землей, он выбил на глыбе дедово имя и попросил тех, которые стояли вокруг:

— Если что, положите и меня рядом. Только не забудьте тоже выбить имя, чтобы знал Микула, кого поднимает…

Битва над Сулой

— Мало нас — тревожился Попович, подсчитывая ратников, которые стекались в Римов — дружинников шесть сотен, и ополчения три тысячи. Устоим ли, пока подоспеет князь?

— Должны устоять — прогудел Муровец — другого совета нет.

Добрыня промолчал. Лишь кивнул головой. Хорошо, если со дня дедовой смерти сказал хоть два слова.

Той ночи в Римове никто не слепил век.

Женщины сносили хлеб в Городище или закапывали его по тайниках. Старые деды с ребятами собирали со всех усюд лодки и подводили их к обрыву. Это на тот случай, когда половцы прорвутся к городку и Римовским детям и женщинам не останется ничего другого, как спасаться в болоте.

Однако прятаться за мурами Городища спешили не все.

Тетка Миланка решила идти вместе с войском. К матери присоединилась Росанка и еще несколько десятков женщин и девушек.

— Кто же вас перевяжет, если что-то случится? — доказывали они Илье Муровцу — Кто, как ни мы?

— А вас самих кто перевяжет? — сердито отказывал Илья Муровец — А ну, прочь на Городище и, чтобы я больше не слышал таких разговоров!

Росанке тоже досталось на орехи. Олешко подъехал к ней и тихо сказал:

— Иди с женщинами и детьми. Потому что…

Росанка задиристо трепанула русой косой.

— Потому что — что? — спросила она.

— За косу поведу, вот что!

В Олешковом голосе была такая решительность, что Росанка поневоле отступила от Поповича. И только тогда возмутилась.

— Чего это ты мне указываешь?! — воскликнула она.

— Потому что… потому.

Ордынцы подошли к Суле, когда солнце уже высушило росу.

Впереди ехала разведка во главе с сыном половецкого хана Андаком. Степняки надеялись без препятствий преодолеть пустынную реку.

И вдруг остановились — по ту сторону, напротив переправы, стояло войско Римовцев. Небольшое, однако войско! И посреди того войска возвышался на своем тяжеловозе Илья Муровец.

Какую-то минуту половцы пораженно молчали. Тогда послышались разозленные возгласы и ряды вытолкнули перед себя два десятка ордынцев — тех, что вчера побывали под Римовым. Выведчики растерянно разводили руками и пытались что-то объяснить Андаку. Тот в сердцах огрел ближайшего плеткой и отвернулся.

Половцы все прибывали. Им уже было тесно на том берегу. В конечном итоге Андак что-то воскликнул — и передние направились к воде.

В воздухе засвистели тяжелые стрелы римовцев. Громко воскликнули раненные. По течению поплыли десятки половецких тел.

Первое нападение римовцы отбили достаточно легко, хотя и среди них упало несколько воев — половцы тоже осыпали их тучами стрел. Однако чужинцы уже зацепились за правый берег, их кони галопом покатили на первую лаву пеших римовцев.

Те быстро отступили назад — и ордынским нападающим открылись сотни косо вкопанных в землю березовых кольев, что были направлены остриями к Суле. За кольями виднелась валка телег. В проходах меж ними стояли самые сильные воины с рогатинами, способными пронзить не только человека, но и разозленного медведя.

Ударилась в березовый частокол первая половецкая волна, напоролась конской грудью на острые сваи и откатилась к Суле. Ударилась вторая — и захлестнула частокол. А за ней уже поднималась третья…

Храбро бились Римовцы, не отступали ни на шаг. Однако на каждого приходились не менее пяти половцев из тех, что уже перебрались через Сулу.

А к реке подходили все новые орды.

Илья Муровец избрал себе опаснейшее место, напротив главного брода. Они из Гнедком были закованы в панцирь и вместе смахивали на неприступную скалу, перед которой разбивалась в пену мощнейшая волна.

Левое Римовское крыло возглавлял Добрыня Никитич. Справа, ближе к Змеевой норе, бился Олешко Попович с горошинцами и младшей дружиной. За Олешком неотступной тенью следовал Лыдько. Молниями мигали их острые мечи, и уже не один половец тяжко свалился под копыта Римовских коней.

Однако натиск степняков нарастал с каждой минутой. На миг, на один лишь крошечный миг качнулось левое крыло Добрыни — и в промежуток между ним и топким болотом с пронзительным воем ворвался ордынский отряд. Видимо, кто-то из степных выведчиков загодя нащупал узкую извилистую тропу в трясине.

У Добрыни тревожно сжалось сердце: он не мог направить в ту сторону ни одного дружинника.