Стоунхендж

— Никакого толку от этих заклинаний, — сказала она сердито. — Пока их ноги сухие, их не повредишь, но намочи им ноги, и они запрыгают, как ягнята.

Она сгорбилась под своей соломенной крышей, а Камабан сидел на корточках рядом с ней.

— Ты можешь попрыгать через костёр, дитя, — сказала Санна.

— Я не м-м-могу прыгать, — ответил Камабан, скривив лицо в попытке не заикаться. Он вытянул свою левую ногу, чтобы свет от костров осветил искривлённую часть его ступни. — А если я попытаюсь, — продолжил он, глядя на ступню, — они будут с-с-смеяться надо мной.

Санна держала в руках толстую человеческую кость. Она принадлежала её второму мужу, человеку, который намеревался приручить её. Она вытянула кость и легонько постучала по изуродованной ступне.

— Я могу исправить её, — сказала она, затем подождала реакции Камабана, и была разочарована, что он ничего не сказал. — Но только если я этого захочу, — добавила она жёстко, — а я могу и не захотеть.

Она завернулась в свой плащ.

— Когда-то у меня была искалеченная дочь, — сказала она. — Этакое необычное маленькое существо. Горбатый карлик. Она была вся искривлённая, — вздохнула она, припоминая. — Мой муж надеялся, что я вылечу её.

— А вы?

— Я принесла её в жертву Лаханне. Она похоронена здесь во рву, — она указала костью на южный вход в святилище.

— Почему Лаханна предпочитает к-к-калек? — спросил Камабан.

— Чтобы посмеяться, конечно, — огрызнулась Санна.

Камабан улыбнулся этому ответу.

Он пришёл в хижину Санны ещё при свете дня, и девочки в ужасе зашептались при виде его левой ноги, содрогнулись от запаха его грязной шкуры, затем издевательски посмеялись над его заиканием и дико спутанными волосами. Но Санна не присоединилась к их насмешкам. Она изучила лунный знак на его животе, затем резко приказала девочкам покинуть хижину. После того как они вышли, она долго рассматривала Камабана.

— Почему они не убили тебя?

— П-п-потому что б-б-боги заботятся обо мне.

Она ударила его по голове толстой костью.

— Если ты будешь заикаться при мне, — пригрозила она, — я превращу тебя в жабу.

Камабан посмотрел в чёрные глаза на её лице-черепе, затем очень спокойно наклонился вперёд и взял завёрнутые в листья соты.

— Отдай! — потребовала Санна.

— Если я должен стать ж-ж-жабой, — сказал он, — я буду медовой жабой.

Санна рассмеялась над этим, широко открыв рот и показывая одиноко торчащий зуб. Она приказала ему выбросить из хижины его овечью накидку и нашла ему безрукавку из выдры и настояла на том, чтобы вычесать из его волос узелки и грязь.

— А ты симпатичный мальчик, — ворчливо сказала она, и это было правдой. Его лицо было узким и приятным, нос длинным и прямым, а тёмно-зелёные глаза были полны силы. Она стала расспрашивать его. Как он жил? Как находил себе еду? Откуда он знает о богах? И Камабан отвечал очень спокойно, ничуть не выказывая страха перед ней, и Санна пришла к выводу, что ей нравится этот ребёнок. Он был диким, упрямым, смелым, и, кроме того, умным. Санна жила в мире глупцов, а здесь, хоть и очень молодой, но был разум, и таким образом старая женщина и искалеченный мальчик проговорили до того, когда солнце село и костры были зажжены, а танцоры в бычьих костюмах потащили растрёпанных девушек на тёмную траву между камнями.

Теперь они сидели, наблюдая за танцующими вокруг костров. Где-то в темноте захныкала девушка.

— Расскажи мне о Сабане, — потребовала Санна.

Камабан пожал плечами.

— Честный, трудолюбивый, — сказал Камабан, не считая ни одно из этих свойств хорошим качеством, — похож на своего отца.

— Он станет вождём?

— Когда-нибудь, возможно, — беззаботно ответил Камабан.

— А он будет хранить мир?

— Откуда я знаю, — ответил Камабан.

— В таком случае, что ты думаешь?

— Какое значение имеет то, что я думаю? — спросил Камабан. — Все знают, что я глуп.

— А ты глуп?

— Это то, что я хочу, чтобы они думали обо мне, — сказал Камабан. — Только так меня могут оставить в покое.

Санна одобрительно кивнула. Двое сидели в тишине некоторое время, наблюдая за отблесками пламени, окрашивающими крупные камни. Искры вились в небо, устремляясь к холодно-белым звёздам. Крик раздался из темноты, где двое молодых воинов, один из Рэтэррина, а другой из Каталло, начали драться. Их друзья растащили их, но как только эта драка закончилась, началась другая. Люди Каталло были щедры на медовый хмельной напиток, который был специально приготовлен к празднику Середины Лета.

— Когда моя бабушка была девочкой, — сказала Санна, — не было этого напитка. Чужаки научили нас готовить его, но до сих пор они делают это лучше.

Она поразмышляла над этим некоторое время, затем пожала плечами.

— Зато они не умеют делать мои снадобья. Я могу дать тебе питьё, чтобы ты летал, и еду, чтобы дать тебе сладкие сны, — её глаза сверкнули из-под шали, покрывающей голову.

— Я хочу учиться у тебя, — сказал Камабан.

— Я обучаю девочек, а не мальчиков, — резко ответила старуха.

— Но у меня нет души, — сказал Камабан. — Она была разбита Д-д-детоубийцей. Я не мальчик, и не девочка. Я ничто.

— Если ты ничто, чему ты сможешь научиться?