Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

Объявили перерыв, и он взглянул на часы. Оказывается, почти три часа кидали ящики из рук в руки. Пошел посмотреть, что в бараке, но там посылок не уменьшилось, только вагон у противоположной стороны барака был уже почти пуст. Вышел на платформу, где работали, прислонился к стене барака, освободив от веса пораненную ногу. Подумал, что надо бы сиять валенок, посмотреть, как там, но решил не трогать — само присохнет, успокоится, лучше не бередить.

— Покушайте, товарищ Подбельский! — Сосед по цепочке, оказывается, расположился рядом. На расстеленном чистом платке лежало несколько вареных в кожуре картофелин, соль на бумажке. — Подкрепимся — и снова…

Подбельский откусил желтой клейкой мякоти. Потянулся к соли, помакал и снова откусил. Показалось вкусно. Спросил:

— А я вас здорово давеча из терпения вывел, когда призывал, ну, побыстрее действовать?

— Ага, — спокойно отозвался сосед. — Было.

— Чего ж не сказали?

— А вы и так, смотрю, догадались. Субботник — дело деликатное, тут пережмешь — и вся его красота померкнет…

Они замолчали. Подбельский дожевал картофелину, спросил:

— А вы коммунист?

— Нет, беспартийный… С почтамта я, из газетной экспедиции. В стороне от общества не стою, в профсоюзный комитет выбран и вот присматриваюсь… Советская власть для трудящегося? Для трудящегося. А ему отдых положен? Положен…

— Ну-ну, и что же?

— Да вот все и думаю: чего же она, Советская власть, молчит, когда этот главнейший принцип охраны труда нарушается? Надо бы цыкнуть: а ну, сидите по домам, отдыхайте, сколько положено. А она молчит…

— Вот затем и на субботник пришли? — усмехнулся Подбельский. — Поглядеть, когда отсюда всех по домам погонят? А кто же погонит и кто послушает? Я вот коммунист, пришел по партийному долгу. И таких здесь много. — Он обвел пространство рукой. — Вон, вся наша комиссариатская ячейка. Решили работать и работаем.

— Это я понимаю, — вздохнул почтамтский. — Я не о партийных. Мне понять хочется, почему беспартийные идут. Вы среди себя постановляете, и они за вами. И скажи я про охрану труда, они, думаю, как вы, ответят… Я вот сам еле жив, оголодал, и работы в экспедиции по горло, жинка хворает, а хожу. Меня только погонять не след… Что-то само движет и движет…

— Вот-вот! — подхватил Подбельский. — И сила эта знаете какая? Хозяева мы тут. Вы, я, они. — Он снова обвел пространство рукой. — А хозяин разве свое добро бросит, разве он будет спокойно спать, когда у него забота есть?

— Может, и так, — неопределенно отозвался собеседник. — А может, и от стихийной силы, даже не хозяйской. Один пошел — и остальные…

Внезапно заиграл оркестр. Забытый, уже как бы несуществующий, он стройно выводил марш, и под гулкие раскаты барабана люди собирались в цепочки, по рукам проплыл ящик, за ним другой, третий — работа пошла сызнова.

Подбельский возвратился на свое место прихрамывая. Главное теперь, казалось, не сопротивляться усталости, а пристроить ногу как-то так, чтобы не было больно. Сосед заметил, встал к нему ближе, чтобы он мог передавать ящик не переступая. Монотонность, с какой шла работа, отвлекала, и тогда он размышлял о недавнем разговоре, ему не терпелось сесть за стол, взять ручку и снова все передумать о сущности субботников.

Разгрузку закончили под вечер; опустели шесть багажных вагонов и полбарака. Булак проводил прихрамывающего наркома до автомобиля, покачал головой:

— Э, Вадим Николаевич, да вы, я смотрю, совсем обезножели!

— Ерунда, — отмахнулся он, пошутил: — Уйти с поля боя раненым — великая честь.

Дома Аня корила:

— Ну что, не мог переобуться, посмотреть, что у тебя? — Она осторожно разматывала портянку, отмачивала присохшую кровь. — Или не обошлись бы на полчаса без одного грузчика?

— А вот и не обошлись бы! Меня знаешь один мудрец как наставлял? Субботник — дело деликатное. Один пошел — и остальные за ним. Стихийная сила. Да и нога — что? Вот рука, правая, — было бы хуже…

Вприпрыжку, опираясь на спинки стульев, он добрался до стола, начал писать. Мысль работала четко, и он понимал, что статья выйдет нужная.