Страдание и его роль в культуре

Фромм справедливо предупреждал, что было бы опасным упрощением выделять только две группы — садистских дьяволов и несадистских святых. Все дело в интенсивности садистских наклонностей в структуре характера каждого индивида. Есть много людей, в характере которых можно найти садистские элементы, но которые в результате сильных жизнеутверждающих тенденций остаются уравновешенными; таких людей нельзя причислять к садистскому типу. Нередко внутренний конфликт между обеими ориентациями приводит к особенно острому неприятию садизма, формированию «аллергической» установки против любых видов унижения и насилия. Существуют и другие типы садистического характера. Например, люди, у которых садистические наклонности, так или иначе уравновешиваются противоположными влечениями; они могут получать определенное удовольствие от власти над слабым существом, но при этом не принимают участия в настоящих пытках[88].

У лиц, полностью захваченных садистской агрессией, нет морали, есть лишь правила жизни, обеспечивающие достижение их целей. Садист представляет собой полное отрицание морали, у него есть некие побуждения, он вроде бы знает, что́ должен делать, но даже не подозревает, ради чего. Он отвечает только перед самим собой, другие для него существуют лишь постольку, поскольку они способны удовлетворять его агрессивные стремления или способствовать их реализации. Он издевается над ценностями других людей и вообще над моралью, являясь самым циничным и активным ее отрицателем. В каком состоянии находится общество — для него, на первый взгляд, безразлично, но на самом деле это далеко не так. Ему нужны беспорядок и (особенно) такая атмосфера, когда, казалось бы, незыблемые ценности и нормы решительно отброшены, декларируется новая нравственность. Поэтому он так любит революции, перевороты, катастрофы и войны, при которых можно в полной мере проявить агрессивность и жестокость, в застенках или концлагере, в разбоях или убийствах. Садизм — это особое состояние личности, управляющее ею. Для садиста все другие живые существа есть лишь вещи, которые находятся в его полном подчинении либо над которыми он хотел бы властвовать.

Для понимания садизма и связанных с ним других явлений очень важна позиция Э. Фромма относительно отличий садизма от некрофилии. Он пишет, что садист хочет стать хозяином жизни и поэтому для него нужно, чтобы его жертва оставалась живой. Как раз это отличает его от некрофильно-деструктивных людей, которые стремятся уничтожить свою жертву, растоптать саму жизнь. Садист же стремится испытать чувство своего превосходства над жизнью, которая зависит от него. Некрофилию Фромм определяет «как страстное влечение ко всему мертвому, больному, гнилостному, разлагающемуся; одновременно это страстное желание превратить все живое в неживое, страсть к разрушению ради разрушения, а также исключительный интерес ко всему чисто механическому (небиологическому). Плюс к тому это страсть к насильственному разрыву естественных биологических связей»[89].

Следовало бы добавить, что некрофил ощущает в смерти, чужой и даже своей, решение актуальных для него проблем, а поэтому смерть становится для него лишь способом, лишаясь нравственного содержания. Некрофилия, если видеть в ней только влечение к мертвому, особый интерес к ней, вполне может быть доброкачественной. Я имею в виду патологоанатомов, служителей моргов, чья деятельность заслуживает социального одобрения.

Термин «некрофилия» в научный оборот ввел, как указывалось выше, Р. фон Крафт-Эбинг. В качестве социального понятия в широком смысле этот термин впервые был использован выдающимся испанским философом М. де Унамуно в его выступлении против генерала М. Астрая в 1936 г. Окончательно закрепил термин Э. Фромм в «Анатомии человеческой деструктивности», особенно в блестящем анализе личности А. Гитлера. Вместе с тем некоторые элементы позиции этого мыслителя относительно некрофилии вызывают сомнение. Я имею в виду отстаиваемое им отличие садизма от некрофилии, хотя и согласен с тем, что садист заинтересован в сохранении жизни мучимого им человека, которого некрофил убил бы. Это верно относительно, например, семейного тирана, который действительно заинтересован в том, чтобы жена и дети, страдающие от его агрессии, оставались живы, иначе он лишится объектов своих садистских устремлений. Но по-другому обстояло дело у освенцимского палача Франка: он мог заставлять страдать кого угодно и сколько угодно, а потом убивал их, поскольку был хозяином жизни и смерти многих тысяч других людей. Поэтому считаю вполне обоснованным использование понятия «некросадист» для обозначения людей, склонных и к садизму, и к некрофилии. Типичным некросадистом был Сталин, которому доставляло удовольствие и заставлять страдать других людей, и убивать их, создавая ощущение всемогущества. И он на самом деле был всемогущ, вызывая восторг у своего «духовного собрата» Гитлера. Некросадистами, несомненно, являются сексуальные маньяки, которые сначала мучают, а затем убивают свои жертвы.