Страдания юного Зингера

Андреев Виктор Николаевич 

Страдания юного Зингера. 

Рассказы разных десятилетий

Обезьяна, Зингер и другие

Аргентина, Чили, Перу и, разумеется, Испания, — такие слова всплывают в памяти, стоит произнести имя Виктора Андреева. Некоторые считают, что он окончательно поселился под сенью легендарного дерева омбу, чтобы достичь окончательного просветления. Может быть, это и правда — но не вся. «Страдания юного Зингера» показывают Виктора Андреева с совершенно новой стороны. Надо сказать, что-то из его прозы, печаталось и раньше, но те маленькие, практически не попадавшие в магазины книжки давно уже перешли в разряд раритетов. И можно утверждать, что рассказы известного испаниста — написавшего, как переводчик, не одну, наверное, сотню книг — преподносятся широкой публике впервые.

Это довольно печальные истории. «Герои погибли, не дождавшись автора; автор не смог им помочь, ибо сам заблудился во времени, которое придумал не он…» Впрочем, первое слово в названии книги — “Страдания”. Не случайно один из разделов назван “Фантазии” — с персонажами рассказов порой случаются вполне фантастические события, но автор всего лишь честно описывает то, что с ними происходит. Они — жертвы города, который распоряжается людьми по собственной прихоти: иногда это — «нельзя казнить», но чаще — «нельзя помиловать». Понятно, что от Достоевского здесь никуда не уйти, и Виктор Андреев отдает ему долг: открыто — в рассказе «Чернуха белых ночей», скрыто — во множестве других. И даже страстное испанское «B'esame mucho», дойдя до нашего севера, превращается в мрачное достоевское «Бесами мучим» — это лишь одна из множества языковых находок — читайте внимательно тексты; такие вещи пригождаются Андрееву и в поэзии, и, конечно, в переводах.

«Петербург Андреева» — вообще особая тема. Герои рассказов блуждают по непарадным местам города — Владимирская площадь, «Канава», уединенные уголки на Васильевском, — часто оседают в безымянных разливочных и рюмочных. Невского проспекта, например, мы почти что и не находим — так, упоминается вскользь один раз. Но все же родина автора — Петроградская сторона, а потому в рассказах не раз встречаются узнаваемые символы города — шпиль Петропавловки и, само собой, Нева. Есть и главная питерская достопримечательность — «знаменитый памятник Петру Первому, конь которого попирает копытом змею — символ мудрости». А каких-то мест мы никогда уже не отыщем, потому что их больше нет, остались только воспоминания о выпитом и пережитом.

Кстати, действие в «Страданиях» чаще всего разворачивается в питерских коммуналках. И нельзя сказать, что автор — большой их любитель, просто это такое место действия, откуда открывается выход во множество измерений. В коммуналке легко изобразить почти любую жизненную сцену — что-то дадут собственные воспоминания, что-то дорисует воображение. Когда последние две-три коммунальные квартиры в городе превратят в музеи, в них должны будут негромко звучать тексты Виктора Андреева.

Но начинается книга вовсе не с Петербурга, к которому все относятся по-разному, а с Африки. Автор попадает туда по воле случая, но это имеет свой смысл: белому человеку нужно многому научиться, прежде всего — благоразумию и спокойствию, чтобы потом переносить на бумагу северные фантазии. Выбираясь на заснеженные улицы Петербурга, всегда лучше брать с собой африканскую фигурку обезьяны — на всякий случай.

Когда читаешь прозу Виктора Андреева, часто возникает ощущение, что вот этот рассказ — последний: именно в нем с автором случится что-то непоправимое, и дальше в книге будут одни чистые листы. Но автор жив, и ему даже удается спасать своих героев. Как? Тут, наверное, лучше всего сказать словами любимого поэта Виктора Николаевича — Антонио Мачадо:

Человеку помнить надо

в море заповедь одну:

не нужны ни руль, ни вёсла,

ни боязнь пойти ко дну.

Владимир Петров

Перешагни, перескочи,

Перелети, пере- что хочешь —

Но вырвись: камнем из пращи,

Звездой, сорвавшейся в ночи…

Сам затерял — теперь ищи…

Бог знает, что себе бормочешь,

Ища пенсне или ключи.

Владислав Ходасевич

Сны белой обезьяны

Но где мое жилище,

приют среди кочевья?

О чем заговорили

великие деревья:

кокосовая пальма,

и баобаб, и сейба,

огромными руками

качающие небо, —

о чем заговорили?

В блужданье бестолковом

я выучить пытался

лишь человечье слово.

Сумею ли постигнуть,

что знал когда-то прежде?

Оставьте мне надежду.

Позвольте жить в надежде.

D'ej`a vu

А должно быть, в этой самой Африке теперь жарища — страшное дело!

А.П. Чехов «Дядя Ваня»