Страдания юного Зингера

Здесь свои — установленные от века — законы. Кто дерзнул преступить их?.. И духи решают мстить любовникам. Тревожно бьют тамтамы. Как за первый грех Адама и Евы — так и за эту любовь должна быть расплата. Любовь — преступление! Безжалостно громко бьют тамтамы. Кары!

Юноша и девушка очнулись, разжали руки и испуганно озираются. Только что была радость! — и уже ощущают они угрозу.

Все быстрее и все тревожнее бьют тамтамы.

Лесные духи: грозные существа в лохматых одеждах, в страшных уродливых масках или со зловеще разукрашенными лицами — окружают влюбленных. Они хватают юношу. Он испуган и покорен в их цепких руках.

Бьют тамтамы. Духи торжествуют. Торжествует музыка. Убыстряется ритм, и вот — уже ничто не сдерживает его. Он сам — победа! Он ликует, всесильный.

Начинается какое-то самозабвенное столпотворение. Сумасшествие. Экстаз. Будто вихрь проносится по сцене. Артисты крутятся волчком, вертятся колесом, прыгают, мчатся по кругу, изгибаются всем телом… где руки, где ноги… — все мелькает, все несется стремительно.

Но вот юноша вырывается из рук стражи, бросается назад — к любимой! Его отталкивают. Он мечется по сцене. Вновь все — в бешеном ритме. Духи несутся за ним в диком танце, настигают, валят на землю, бьют и топчут ногами.

— Нет! — кричит девушка.

Но нет пощады.

Кары!

Избитого, блестящего от пота, почти бездыханного, юношу оттаскивают в сторону. И тотчас сильные руки в центр сцены швыряют его подругу.

Болью и отчаяньем звучат тамтамы.

Девушка поднимается, медленно озирается вокруг. И вот — испуганно вскрикнув, мечется она в тесном кругу своих палачей. Останавливается. Стремительно вскидывает голову и тотчас бросает ее вниз, на грудь, снова вскидывает и снова бросает на грудь — минуту, две, три… Сколько же это длится? Возможно ли это? В жестоком припадке бьются маленькие черные груди. Отчаянье!.. И вот — уже смирением пытается она вымолить пощаду. Но нет ей спасения — лишь крики мести и ненависти вырываются из огромных уродливых ртов.

Юноша приходит в себя. Бешенство, ярость, страсть придают ему силы. Он отшвыривает от себя стражников и врывается в круг к любимой. Обнимает ее, крепко-крепко прижимает к себе, и они — единым порывом — отбегают на край сцены.

Спасены!

Но духи вновь настигают и вновь разлучают влюбленных. Кто-то — высокий, злобный, в прыжке — сильно бьет юношу ногами в грудь, тот падает. Поднимается. Новый удар — и снова юноша встает. И снова удар. Больше он не поднимается, он катается по полу, рыча от невыносимой боли, а его безжалостно, исступленно топчут ногами. Измученный, он катится через всю сцену и затихает в дальнем углу.

Безумными глазами глядит девушка на происходящее. В припадке бессилия она еще пытается вырваться из цепких рук, броситься на помощь любимому… но нет — не вырваться ей.

И — наступает ее черед. Девушку грубо, резко толкают, она падает обнаженной грудью на пол, и ее, беспомощную, волокут по голым доскам на середину сцены.

Бьют тамтамы, кричат и дергаются в жадном танце мести уродливые существа. Зловеще сверкают огромные белки их глаз.

Кто-то огромный хватает ее за руки. Мгновение — и тело девушки стремительно описывает круг. Миг — круг, миг — круг… Словно темный блестящий обруч опоясал тело мстителя-богатыря.

И вот, покорная, она снова лежит на полу. Пытается встать — и падает. Отползает в сторону, сжимается в жалкий комок; молча выжидая, затравленно смотрит. Духи снова несутся к ней. Отдыха нет. Уже тело ее в поту, словно в крови. Уже одежда палачей намокла и потемнела, но девушку вновь и вновь бьют, топчут. Прыгают на полтора-два метра вверх и в страшной тяжести прыжка терзают ее тонкое тело ногами.

Девушка вытягивается. От ладоней до пальцев ног она сейчас — измученная, молящая о пощаде, едва вздрагивающая струна. Вот в последний раз по ее телу пробежала дрожь…

И музыка затихает тотчас.

Кто-то из лесных духов, словно большого побежденного зверя, вскидывает себе на плечи растерзанного юношу и лениво уносит его за кулисы.

Палачи поднимают девушку и на вытянутых высоко вверх руках, невесомую, проносят ее через всю сцену. Тамтамы не бьют. И нет торжества в поступи победителей…

Ночь настигла моего героя мгновенно.

Он возвращался после балета домой, шел, вспоминая о том о сем из своей «русской жизни». И вдруг вспомнил один рассказ Бабеля.

Ваша тень, Исаак Эммануилович, выросла в тропической ночи рядом с моим героем и склонилась над ним, смущенным.

— Босяк, — спросил он себя, — теперь ты видишь, что такое любовь?

Русская речь, отзвучав, бесследно растворилась в равнодушной неоглядной ночи.

Ваша тень, Исаак Эммануилович, молча шла рядом с моим героем.

Он не ждал сочувствия.

Но за этот короткий путь до дома — путь в душной, безжалостно-жаркой ночи, — за этот путь одиночества, соединивший Конакри, Петербург, Одессу, — он впервые понял и признался себе: пощады ему — не будет.

Новогодние пальмы