Страдания юного Зингера

— Так и не надо никаких никчемных разговоров вести. Тем более — по телефону. Приезжай быстренько! Все сам увидишь и услышишь. И сам еще спасибо мне скажешь. Да что я тебя уговариваю, как маленького? Давай приезжай скорей!

— Хорошо, хорошо, но только, наверное, через час, не раньше. Раньше мне никак не успеть.

— Только ты обязательно приедь! Я жду.

Начало девятого. Я зашел в магазин, купил бутылку, сухой торт — «парус» называется. Не с пустыми же руками являться, в самом-то деле.

Ехал в метро, смотрел, как по никелированным ручкам скользит многократно отраженный свет… Борис — мой сводный брат. Кажется, в воспоминаниях о Есенине читал я о том, что его детей знакомили друг с другом на прогулке, случайно. У нас, конечно же, было не так. Когда отец ушел в другую семью, мама не стала возражать против моих встреч с ним и со сводным братом. Поначалу мы с Борисом поглядывали друг на друга искоса. Наша дружба началась, когда мы были уже подростками. Было время: встречались чуть ли не каждый день. Ну а потом, как в жизни и бывает, мы, случалось, не виделись по году…

В Боре, казалось мне, жило сразу несколько человек, и все эти люди в нем уживались друг с другом как нельзя лучше. Поэтому, может быть, он легко ладил и с окружающими его людьми. Хотя умел, при случае, показать себя язвой. Сейчас, в метро, мне вспомнилось: два года назад я отдыхал в Крыму, оказался «на мели» и послал брату телеграмму с просьбой выслать рублей двести, если может. Он прислал сто и ответную телеграмму: «Срочно сообщи как сложилась дальнейшая жизнь волнуемся всей семьей». Он был талантлив, многое обещал в отрочестве и юности, а стал рядовым инженером. Рано женился, потом родились сын и дочь… повседневные семейные заботы… словом, быт заел…

Я приехал к Борису в полдесятого.

Он открыл дверь со словами:

— Ну что же ты так долго?! Я тебя жду-жду, а тебя нет, и нет, и нет.

Голос у него — словно бы механический, неживой. Тусклый голос. И глаза тусклые тоже.

— Да вот, понимаешь ли, дом нашел, а улицу не смог, пришлось плутать, — неуклюже пошутил я.

Борис никак не отреагировал на мою шутку. Он был печален. Озабочен чем-то. Или просто устал?

— Просто устал, — отмахнулся он.

Молча стал показывать свои хоромы. Трехкомнатная кооперативная квартира выглядела огромной — если сравнивать ее с комнатой в коммуналке, где брат с семьей жили прежде. Но как-то неуютно было здесь; чувствовалось: нет в семье брата сейчас мира и покоя. Жена и дети смотрели на него словно на постороннего. И когда я, чтобы что-нибудь сказать, обронил:

— А что, хорошая квартира, — брат вяло усмехнулся:

— Хорошая. И деньги хорошие.

И только когда мы пришли на кухню и остались одни, Боря немного оживился, повеселел глазами.

— Вот, Юра, а это у нас, как, впрочем, ты, наверное, и сам уже догадался, кухня. На ужин мы приглашения не дождемся, а значит, здесь мы и приземлимся. Об этом ты, видимо, тоже уже догадался.

И было мне непонятно: о чем же я догадался — о том, что нас не позовут ужинать, или о том, что мы просидим вечер на кухне?

Но кое-что я все-таки успел понять правильно и только на кухне вынул из портфеля бутылку «Котнари».

— На новоселье полагается кошку дарить. Но, во-первых, кошку я так быстро раздобыть бы не смог, а во-вторых…

— …во-вторых, с кошкой тебя мои, наверное, и на порог бы не пустили. Как ни странно, я, Юра, говорю сейчас совершенно серьезно. Да и какое тут новоселье — уже год, считай, прошел. Так что ты, заменив кота на «Котнари», поступил как нельзя правильно. — Борис открыл холодильник, достал початую бутылку «33-го». — У меня, как видишь, дешевше, но тоже есть чего.

— Да ты, братец мой, никак уже под мухой?

— Да, и не под одной.

— Что: не под одной?

— Не под одной мухой. Я, тебя ожидаючи, уже приложился немного. Только для настроения… Ехал ты долго, вот что я тебе скажу. Сам виноват… А вообще, знаешь: пустой стакан… — замолк, затем закончил мрачно: — …это словно пустой гроб. Без покойника.

Мы сели за стол. Нарезая хлеб и сыр, брат говорил:

— Не обессудь: чем богаты, тем и рады. А я вправду рад, что ты пришел. Сегодня пришел. — Немного помолчал. — И рад, что мы можем побыть одни…

И в эту минуту, как нарочно, вошел сын. Остановился в дверях.

— Ну?

— Я забыл сказать тебе, папа, но дело в том, что тебе сегодня звонил дядя Олег.

— Чего звонил?

— Хотел сказать, что зайдет и деньги отдаст.

— Так что, зайдет?

— Не знаю. Скорее всего, нет.

— Почему?

— Он только хотел об этом сказать, да так и не решился, денег у него, наверное, как всегда, нет. Так что и отдавать нечего.

— Значит, не зайдет?

— Значит, нет. — Сын пристально посмотрел на отца, едва разлепил губы: — Опять, значит, пьешь? — и вышел.

Борис кивнул на дверь: