Страга Севера

– Вы мой противник, личный противник, – признался Арчеладзе. – Я хотел убить вас.

– Надеюсь, это желание сейчас пропало? – спросил «вишневый» и встал: они были примерно одинакового роста.

Полковник промолчал, вспомнив в этот миг Нигрея. В пылу раскаяния он обронил фразу, которая сейчас показалась Арчеладзе значительной: «вишневый» был каким-то недосягаемым, неуязвимым и только одним своим существованием в пространстве кабинета как бы гасил всякое желание полковника к какому-нибудь движению. Это состояние нельзя было назвать оцепенением; скорее всего подавлялась воля к сопротивлению. Его присутствие лишало агрессивности.

– Мы не можем быть противниками, – медленно проговорил «вишневый». – Только потому, что наши интересы соприкасаются во многих точках.

– Но вы встали у меня на пути, – возразил полковник. – И бросили мне вызов.

– Так вы искали встречи, поединка? – мгновенно спросил он.

– Это не совсем так. – Арчеладзе помедлил. – Вначале да, особенно после того, как вы метнули гранату в мой автомобиль… Однако ситуация меняется очень быстро, а вместе с ней и отношения. Во всяком случае, наша встреча была бы неизбежной. Вы парализовали мою работу.

– Как я знаю, ваш отдел занимается поиском государственного золотого запаса? – «Вишневый» открыл ящик стола. – Отчего же ваш интерес в большей степени проявляется к этому?

Он выложил на зеленое сукно стола золотой значок НСДАП. Полковнику хватило одного взгляда, чтобы определить его подлинность.

– Считаю поиск золотой казны бесперспективным делом, – признался полковник.

– Около тысячи тонн золота? Бесперспективное дело?

– Я не имею права разговаривать с вами на эту тему, – дипломатично сообщил Арчеладзе. – Это касается России, ее внутренних дел, а вы, насколько я понимаю, иностранец. К тому же я не знаю ваших намерений и замыслов. Одна из причин этой встречи понять, кто вы. Почему и зачем вы в России?

– И на кого я работаю? – в тон полковнику спросил «вишневый».

– Да, – согласился он. – Я независим от политики и служу своему отечеству. А в нашем государстве сейчас всякое явление прежде всего оценивается политическими соображениями и пристрастиями. Поэтому я не уверен, что вы вне политики.

– Если я – иностранец, значит, представляю здесь интересы какого-то государства? – «Вишневый» достал из стола три листка с какими-то надписями, положил их вниз текстом и неожиданно спросил по-русски: – А если я русский иностранец?

Это было несколько неожиданно для полковника. Хозяин кабинета указал на стул.

– Садитесь, Эдуард Никанорович, в ногах правды нет.

Едва полковник сел, как дверь открылась и вошла женщина с вишневыми глазами. На серебряном подносе дымились чашки с кофе, в перламутровой вазе рдели стекляшки леденцов.

– Кофе, господа, – сказала она по-английски и поставила чашку перед гостем. – Вам с сахаром, мистер Арчеладзе?

– Да, – проронил он и отвернулся, чтобы не терять самообладания. Вместе с кофе она внесла в кабинет ветер какой-то цепенящей забывчивости. Она сбила его с уже налаженной логики, которую полковник избрал для беседы. Как далекий, почти неразличимый отзвук пронеслось в сознании, что идет очень тонкая психологическая обработка, что здесь все рассчитано и предусмотрено – всякое движение, слово, голос, цвет кофейной чашки, блеск сахарного песка в серебряной ложечке. Однако, как всякий отзвук, мысль эта мгновенно растворилась в пространстве, будто сахар в кофе…

– Ты можешь остаться с нами, – предложил женщине «вишневый».

– О нет, не буду вам мешать, – улыбнулась она, глядя на полковника.

– Если позвонит Мамонт, передай, что у нас все в порядке. – Хозяин кабинета коснулся ее руки, держащей серебряный поднос. – Мы уже почти нашли контакт. Правда, Эдуард Никанорович?

Он не ответил, пытаясь сфокусировать рассеянное внимание. Когда женщина вышла, «вишневый» вернулся к прежнему деловито-холодному тону.

– Быть противниками, быть в постоянном состоянии войны – это большая роскошь для нашего времени. Увы, рыцарские баталии между Белой и Красной розой остались в Средневековье. – Он сидел за столом и задумчиво помешивал кофе. Вдруг вскинул глаза. – Я не работаю на современную политику. Меня не интересуют ни проблемы власти в России, ни политические лидеры, ни даже текущий государственный переворот. Их было много, и будут еще, пока Россия сама себя не признает Третьей и равноправной цивилизацией, стоящей между Востоком и Западом. Триединство цивилизаций – залог существования человечества в третьем тысячелетии.

Он не хотел убеждать; он констатировал какие-то ему известные факты, и это звучало убедительно, хотя было не основным, а как бы некой прелюдией к последующему разговору. Он говорил холодно, почти бесстрастно и этим вызывал у полковника непроизвольную веру в слово, утраченную еще в лейтенантские годы.