Страх

Ну а я увидел все, что было надо мне, и пошел к выходу. Не хотел ждать второй тайм и всех неизбежных сложностей с покиданием все толпой территории арены и возможными столкновениями фанатов со стражей. Файеры не долетают до ВИП трибуны буквально метров пять… Мне нужно пару дней чтоб собрать управляемый по камере телефона минифугасик с каким-нибудь ярко-красным искрящимся хвостом. Когда будет гол на поле, я забью свой мяч в эти пафосные белые ворота. Среди искр и грохота трибуны не сразу вчухают, что случилось. Осталось узнать, когда придет на матч Оскал и получить отмашку Пумы.

Отель на Славном — фактически Рэдиссон, только без вывески, был, конечно, гордостью Оскала и местом для его встреч и мероприятий. Я занял номер стандарт, чтоб не привлекать внимание, на 2-м этаже, поближе к лестнице и лифтам, с окнами на всякий случай на двор. Заперся, улегся на кровать. Закрыл глаза. Слушал в памяти гул трибуны, смотрел в памяти волны, ходившие по фан-сектору, мысленно направил эти могучие волны в отель. Видел, как под этим цунами завибрировали стены здания, направив, распределив эту мощь по коридорам и лестницам, как по каналам и трубам. Я с этими потоками растворялся в стенах и перекрытиях, протекал в щели, впитывался в ковры, испарялся в воздухе. Видел и слышал все, что видела и слышала каждая капля этой моей волны, пропитавшей здание отеля.

Искал медленно и кропотливо, не позволяя себе раздражаться и проявлять нетерпение. Внимательно, без мыслей и чувств, смотрел, прислушивался. Время застыло. Вокруг стоял хрустальный мир — много-много перегородок, уходивших вдаль, вверх и вниз, резавших все пространство на ячейки, клетки. По этим перегородкам прокатывались еле видные вибрации, были слышны неразборчиво звуки, похожие на порывы ветра и шум волн. Я неспешно, не беспокоя вокруг ничего ни касанием, ни интересом, брел среди стеклянных стен, искал, ждал.

«Само» не находилось, а ориентиров и указателей тут не было. Я остановился, осмотрелся и увидел слабый свет, игравший на перегородках в круглом помещении, прошел к нему, увидев лакированный рояль, искрившийся как огромный бриллиант. Сосредоточенно, стараясь не думать ничего лишнего, ясно четко, громко сказал:

— Ищу комнату Оскала, льва, сенатора, предводителя с Восточной Гривы. Буду должен.

Стоял и ждал дальше, не уходя. Не скоро, но что-то легко коснулось меня, как ладонями повернув голову вправо и вниз, подтолкнув — я увидел там косые лучи света, падавшие из окна на большое зеркало в золоченой раме. В его отражении были серые стены, горизонтальные линии дивана и стола. Услышал голос — не грубый, не тяжелый, скорее тенор. Говорил, чтоб на 15-е непременно заказали место в ложе на футбол. Лицо было узкое, носатое, с миндалевидными серыми исстрадавшимися глазами. Сейчас эти глаза нерешительно радовались, не уверенные, что счастье сходить на любимое зрелище гарантировано. Казалось, я вспоминал эти глаза, привыкшие терять и отнимать, болеть и мучить… Да, тот диктатор, что успел посмотреть на меня в коридоре перед выстрелом. Похож. Я смотрел в зеркале, как он еще что-то поручил помощнику, назначал какие-то встречи, говорил по телефону то с одним то с другим. Я слушал, не всегда разбирая слова, но зная, что все запомнил…

Зеркало задрожало, пошла рябь, скрывшая обзор, донесся звон, расходившийся волнами, которые сворачивались воронкой, вытягивая меня и из оскаловских апартаментов. Я открыл глаза у себя на кровати, на столике вибрировал пиликал телефон. Протянул руку и посмотрел — Пума. Лев уже в Эльдорадо. Сказал быть в Прайде в своем номере через два часа — он зайдет в гости. Принял душ, с трудом придя в себя. Оделся, вызвал такси. Приехал в Львиный Прайд как раз вовремя. Выпил кофе, мягко массируя виски. Сенатор вошел, тихонько постучав. Пожал крепко руку, показав прямой взгляд и веселое лицо. Уверенное, хитрое, волевое, улыбчивое. Слегка седая бородка его не старила, особенно в купе с ямочками на щеках и на подбородке. Глаза были явно повидавшие всякое, но молодые, свежие. Смотрел на меня молча. Я решил начать сам, вывалив свои предложения:

— В общем, 15-го он будет на футболе. Смотрел место, есть план. Там можно все сделать.

— Чего сделать-то?

— Уроем. Мне так Радуга твои пожелания сформулировал.

— Вот вы волки, — Пума засмеялся, склонив голову, потрогав себя рукой за растянувшиеся губы, погладив бороду, — урыть надо в другом смысле. Понятное дело, мне нужна ситуация, в которой он мне не мешает. Но ты же много мотаешься в космосе? Ты ж понимаешь, что важно не только оказаться в какой-то точке в заданное время? Важно еще и по какой траектории и с какой скоростью ты туда влетишь. То есть, что будет потом, куда дальше понесет тебя инерция. Вектор события важен не меньше самого события.

Пума, все еще улыбаясь, встал, прошелся по комнате, уселся на стол, глядя на меня смешливыми острыми глазами: