Страх

Он открыл глаза и увидел сапоги и листья, прилипшие к высоким хромовым голенищам. Над ним стоял человек в щеголеватых бриджах и кожаной немецкой куртке. Лишь после этого он увидел бесконечную темноту автоматного ствола, глядевшего ему в глаза.

Лениво поднял руку и отвел ствол в сторону.

– Не люблю.

– Никто не любит, – усмехнулся человек. – Ты кто?

– А ты?

– Я Рокита.

– А, это ты. – Токмаков выплюнул ветку и неохотно поднялся. – А я сапожник.

– Оружие есть? – спросил Рокита.

Токмаков развязал горловину мешка и вынул нож.

– Это не оружие.

– Смотря где, у нас в городах лучше не надо.

– Вор?

– Законник.

– Сидел? – Рокита с интересом рассматривал татуировку.

– Было.

– Ну, как там?

– Попадешь – узнаешь.

– Смелый. – Рокита опустил автомат, протянул пачку сигарет «Каро». – Кури.

– Богато живете.

Они закурили. Помолчали.

– Работы на три дня, – сказал Рокита.

– Моя доля?

– Сорок тысяч.

– Годится. Потом разбегаемся, ни вы меня, ни я вас не знаю. Я подаюсь на восток.

– Там посмотрим.

– И помни: я на мокрое не пойду.

– Посмотрим. Документы хорошие?

Токмаков кивнул.

– Пойдешь в деревню, начнешь сапожничать, тебя мой человек найдет.

– Как я его узнаю?

– Убогий он.

– Это как?

– Кривобокий.

– Компания!..

Токмаков засмеялся и потянулся.

– Ты, старшой, мои права возьми, не дай бог сапожник да с правами.

– Давай.

Токмаков расстегнул карман гимнастерки, вытащил пачку бумажек, протянул Роките права. Тот, не глядя, сунул их в карман куртки.

– Цветные в деревне есть?

– Кто?

– Мильтоны.

– А, есть двое, там староста сволочь, его особенно берегись.

– Как мне дойти до деревни?

– По этой тропинке на большак, а там прямо.

Токмаков пошел по тропинке, спиной ощущая злой глазок шмайсера.

* * *

Волощук, Гончак и Давыдочев обедали. Они сидели в избе Волощука, которая была одновременно и сельсоветом, и жильем. На столе стоял закопченный чугун с картошкой, лежал на газете шмат сала, в котелке виднелись огурцы.

– Может, консервы открыть? – спросил Давыдочев.

Он сидел прислонившись спиной к лавке, положив рядом автомат.

– Да зачем, пока жратва есть, – ответил из угла Гончак.

Он снял гимнастерку, и рубашка его белоснежно белела в углу избы.

Волощук нарезал сало трофейным штыком-кинжалом. Резал крупно, от души.

– Устал, – сказал он. – Ноги горят. Всю деревню обскакал. Госпоставку распределял по дворам.

– Когда свозить будут? – спросил Гончак.

– С утра.

– Куда складывать?

– В амбаре у Тройского. Амбар же теперь пустой.

– Опасное это дело. – Гончак взял сало. – А вдруг банда?

– Будем спать в амбаре, – сказал Давыдочев.

– Оно конечно, лейтенант, только потом все это хозяйство через лес везти надо.

За окном залаяла, забилась на цепи собака.

Давыдочев схватил автомат, передернул затвор. Гончак выглянул в окно.

От калитки к дому шел человек в польской полевой форме. Скрипнуло крыльцо, загремело в сенях.

– Можно?

– Заходи.

– Я Тройский, сын Казимира Тройского, Станислав.

Волощук улыбнулся, встал:

– Здравствуй, товарищ Тройский, здравствуй. Как, насовсем или в отпуск?

– Отпуск по ранению, две недели. Где мои, староста, то есть простите, председатель?

– В город к брату подались, да ты не сомневайся, живы они, здоровы.

Тройский достал документы, положил на стол. Давыдочев взял их, посмотрел внимательно, протянул Тройскому.

– Ну что ж, – Тройский встал, – мне пора. В город пойду.

– Послушай, капрал. – Волощук подхватил костыли, заковылял к Тройскому. – Поживи у нас. Дня три всего. Банда в лесу, а ты парень боевой. – Волощук щелкнул по колодке на гимнастерке Тройского. – Всего три дня. Помоги нам в город госпоставки свезти.

– Не могу, председатель. Своих не видел с сорок первого.

– Жаль. Дам тебе завтра подводу, автомат дам. Езжай.

– Спасибо, а я пока дом осмотрю. Как стемнеет, ко мне прошу, закусить. Часиков так, – Тройский откинул рукав, чтобы все видели часы, – в девять.

– Добро.

* * *

Волощук вышел на порог и увидел человека, сидящего на крыльце.

– Ты кто?

Человек поднялся, достал кучу справок и квитанционную книжку. Волощук прочел справку, улыбнулся:

– Вот это дело. Сапожник нам нужен. А то я в районе просил, обещали еще месяц назад.

– План-то будет? Я ж от артели работаю.

– Будет, а ты чего не в армии? – подозрительно спросил председатель.

– Там справка, контуженый я. Эпилепсия.

Волощук с сожалением посмотрел на здорового, симпатичного парня:

– Где тебя?

– Под Минском.

– Ты к нам надолго?

– На неделю. Ты мне вон ту хибару, – сапожник ткнул пальцем в разваленную баньку, – под мастерскую отдашь?

– Пошли.

* * *

Известие о том, что в селе появился сапожник из города, быстро облетело дворы. К концу дня угол баньки был завален сапогами, ботинками.

Токмаков работал, насвистывая лихой, прыгающий мотивчик.

– Сапожник!

Токмаков поднял голову. Перед ним стоял Яруга.

– Сапоги к завтрему сделай.

– А, это ты?

– Я.

– Что для меня есть?

– Нет.

– Завтра к утру заходи.

На улице Яруга столкнулся с Тройским. Капрал шел по селу в новой, вынутой из вещмешка и поэтому мятой форме, в фасонистых сапогах. На его френче блестел орден Отечественной войны, две медали и крест.

– День добрый, дядька Яруга.

– Ты стал прямо маршал Пилсудский.

– Ты скажешь!

– Надолго?