Речь Черчилля была весьма воодушевляющей, но всеобщей поддержки она все же не снискала. Клементина отмечала, что «значительная часть тори» (Консервативной партии) отреагировала на нее без энтузиазма, а некоторые даже встретили ее «мрачным молчанием»[183]. Дэвид Ллойд Джордж, бывший премьер-министр, а ныне – парламентарий (как и прежде, принадлежащий к Либеральной партии), назвал реакцию на эту речь «чрезвычайно вялой»[184]. На следующий день управление внутренней разведки министерства информации сообщило, что лишь две газеты «сочли нужным посвятить заголовки выступлению Черчилля» и что сама речь мало укрепила боевой дух общества. «Завершение эвакуации БЭС вызвало определенное ощущение подавленности, – отмечали в ведомстве. – Происходит некоторое ослабление напряжения без одновременного роста решительности». Кроме того, авторы доклада обнаружили, что «по всей стране вызвала некоторую настороженность фраза премьера о том, что "мы будем сражаться одни". В результате несколько усилились сомнения по поводу намерений нашего союзника»[185] (в виду имелась Франция).
Эвелин Сондерс, еще одна участница программы «Массовое наблюдение», писала в дневнике: «Вчерашняя речь Черчилля пока не вызвала во мне душевный подъем, мне по-прежнему дурно»[186].
Однако Черчилль, готовя текст этой речи, снова имел в виду главным образом американскую аудиторию. В Соединенных Штатах его выступление восприняли как безусловный успех – чего и следовало ожидать, ведь те холмы и пляжи, на которых он призывал сражаться, располагались в четырех тысячах миль от Атлантического побережья США. Хотя Черчилль ни разу напрямую не упомянул Америку в этом выступлении, с его помощью он намеревался донести до Рузвельта и конгресса следующую мысль: Британия твердо намерена победить – несмотря на отступление из Дюнкерка и вне зависимости от последующих действий Франции.
Кроме того, эта речь посылала определенные сигналы Гитлеру, подчеркивая, что Черчилль полон решимости биться дальше. Неизвестно, сказалось ли тут влияние этого выступления, но уже на следующий день, 5 июня, в среду, немецкие самолеты начали впервые бомбить цели на территории Англии. В налете приняли участие несколько бомбардировщиков в сопровождении целых туч истребителей. Этот рейд (как и те, что последовали сразу за ним) озадачил руководство Королевских ВВС. Понесенные люфтваффе в рейде людские и материальные потери по большей части оказались напрасными. В серии ночных налетов немцы отбомбились по пастбищам и лесам Девона, Корнуолла, Глостершира и ряда других графств, не нанеся особого ущерба.
В Королевских ВВС решили, что это своего рода тренировочные рейды, предназначенные для проверки английской противовоздушной обороны – в ходе подготовки к вторжению. Как и опасались британцы, Гитлер, похоже, решил обратить свой взгляд на Британские острова.
Глава 9
В своей знаменитой речи Черчилль обошел стороной один из факторов Дюнкеркской эвакуации – вообще, важность этого фактора оценили немногие. Но тех, кто взял на себя труд задуматься, успешная переправа через Ла-Манш более 300 000 человек под скоординированными атаками противника на суше и в воздухе не могла не встревожить. Напрашивался вывод: отражение массированного немецкого десанта может оказаться более трудной задачей, чем полагали британские командиры, особенно если силы вторжения, подобно дюнкеркскому эвакуационному флоту, будут состоять из многих сотен небольших кораблей, барж и быстроходных катеров.
Генерал Эдмунд Айронсайд, главнокомандующий британскими войсками в метрополии[187], писал в связи с итогами эвакуации: «Это наводит меня на мысль, что и боши [немцы] сумеют так же успешно высадиться в Англии – несмотря на бомбардировки [Королевских ВВС]»[188].
По сути, он опасался Дюнкерка наоборот.
Глава 10
10 июня, в понедельник, Черчилль с утра пребывал в скверном настроении: редкий случай, когда война все же притушила бьющую из него душевную энергию. Италия объявила войну Британии и Франции, что заставило его отпустить угрожающую остроту: «Любителям поглазеть на руины в Италии вскоре не придется для этого тащиться до Неаполя или Помпей»[189].