Страх и отвращение предвыборной гонки – 72

Он дернул дверцу машины, открыл ее и быстро скользнул за руль, чтобы отогнать «шеви» в подземный гараж. Положив руку на рычаг переключения передач, посмотрел на меня:

— Не хотите, чтобы вам кто-нибудь составил компанию?

— Нет, — сказал я. — Мне не до этого. Я проведу всю ночь со своей проклятой пишущей машинкой. По идее, я даже не должен тратить время на матч.

Он закатил глаза и посмотрел наверх, вроде как на небо, но в действительности там был позолоченный портик крыши над подъездной дорожкой:

— Господи, что у вас за работа? Гнуть спину за пишущей машинкой, зарабатывая себе на хлеб? Я думал, что съезд закончился!

Я промолчал и подхватил влажные пивные упаковки, прижав их рукавом своего жесткого коричневого кожаного пиджака. Внутри, за дверью вестибюля, метрах в шести от меня, проходила коктейльная вечеринка богатых венесуэльцев и прикинутых по последней моде евреев среднего возраста: моих знакомых гостей «Фонтенбло». Я не был одет подобающим образом, так что мой план заключался в том, чтобы быстро пройти через вестибюль к лифтам, а затем укрыться в своем номере.

Съезд Никсона завершился в четверг утром, и к субботе сотни представителей национальных средств массовой информации, которые целую неделю кишмя кишели в этом помпезном чудовище в виде отеля, давно разъехались. Несколько десятков задержавшихся еще крутились здесь в пятницу, но к полудню субботы стиль и атмосфера этого места уже резко изменились, а в воскресенье я чувствовал себя здесь, как единственный ниггер в ложе губернатора в день дерби в Кентукки.

Пока шел съезд, Бобо не обращал на меня особого внимания, но теперь стал проявлять интерес.

— Я знаю, что вы репортер, — сказал он. — Они приклеили стикер «Пресса» на вашу машину. Но все остальные журналисты вчера уехали. Почему вы остались?

Я улыбнулся:

— Господи, я что — единственный, кто остался?

Он на мгновение задумался, потом покачал головой:

— Нет, есть еще двое. Один парень брал тот белый «линкольн континенталь».

— Он не из прессы, — возразил я. — Вероятно, он — доверенное лицо Республиканской партии и обтяпывает свои делишки в этом отеле.

Бобо кивнул.

— Да, он ведет себя как человек, который участвует во всем этом. Не так, как репортер, — он засмеялся. — Вас, ребята, довольно легко отличить, вы же это понимаете?

— Бред сивой кобылы, — сказал я. — Только не меня. Все остальные говорят, что я похож на копа.

Он взглянул на меня, постукивая ногой по педали газа, чтобы разогреть двигатель.

— Да, — проговорил он. — Я думаю, это верно. Вы можете сойти за копа, пока держите рот на замке.

— Обычно я довольно сдержан, — заметил я.

Он улыбнулся:

— Ну, конечно же. Мы все это заметили. Тот другой парень из прессы, который по-прежнему здесь, спросил меня, кто вы такой, в тот день, когда вы поносили Никсона…

— Как его зовут?

Мне стало любопытно, кто же еще из корпуса прессы способен выдерживать весь этот позор и уединение.

— Я не могу вспомнить сейчас, — сказал Бобо. — Это высокий мужик с седыми волосами и в очках. Он ездит на синем «форде» универсале.

Мне стало интересно, кто бы это мог быть. Вероятно, у него есть веские причины оставаться здесь. Потому что все остальные, кто был в здравом рассудке, мигом отсюда слиняли. Некоторые из техников телевизионных каналов оставались до субботы, демонтируя лабиринт проводов и кабелей, которые они установили в «Фонтенбло» до начала съезда. Их было легко опознать, потому что они носили «левисы» и толстовки — но к воскресенью я остался единственным постояльцем отеля, одетым не как пиарщик гоночной трассы «Хиалих» в субботу вечером в середине сезона.

«Фонтенбло» — отнюдь не то место, где достаточно быть похожим на странноватого зловещего копа. Чтобы сойти здесь за своего, надо выглядеть как человек, который только что заплатил спекулянту 200 баксов за место в первом ряду в шоу Джонни Карсона.

Бобо поставил машину на передачу, но продолжал держать ногу на педали тормоза. Тут-то он и спросил:

— Что вы пишете? И для чего была вся эта собачья чушь?

— Господи! — воскликнул я — Именно это я и пытаюсь понять. Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе то, что занимает около 200 часов работы, за 60 секунд?

Он усмехнулся:

— Ну хотя бы попытайтесь. Расскажите мне, что там произошло.

Я остановился на полпути, переложил упаковки с пивом в другую руку и на мгновение задумался.

— Хорошо, — сказал я. — Никсон продал партию на следующие 20 лет, подготовив гонку Эгню / Кеннеди в 76-м, но он точно знает, что делает, и поступил так по той же причине, по которой делал все остальное с тех пор, как впервые попал в политику, — дабы быть уверенным, что его переизберут.

Он уставился на меня с непонимающим видом.

Я колебался, пытаясь сформулировать мысль покороче.