Страх и отвращение предвыборной гонки – 72

Потом до меня дошло. Да. В 1964 году на съезде Голдуотера в Сан-Франциско, когда бедный Барри сделал то роковое заявление: «Экстремизм для защиты свободы — это не порок и т. д.» Я был там, на съезде, проходившем в «коровьем дворце», когда он выпалил это в толпу, и помню ощущение испуга от бурной реакции присутствующих. Делегаты Голдуотера минут на 15–20 совершенно слетели с катушек. Он даже не закончил предложение, а они все уже вскочили и начали подбадривать его дикими криками. Рев и грохот нарастали, они стали вставать на металлические стулья и завывать, потрясая кулаками в сторону Хантли и Бринкли в кабинке NBC, и, наконец, выдирать эти стулья обеими руками и молотить ими о стулья, на которых все еще стояли другие делегаты.

Это был незабываемый спектакль, отпечатавшийся в моем мозгу так же четко, как и избиение демонстрантов полицейскими, которое я видел на углу Мичиган и Бальбоа четыре года спустя… Но съезд Никсона в Майами даже в подметки не годился съезду в Чикаго в 1968-м. Одуряющее зловоние слезоточивого газа вернуло к жизни воспоминания, но только на поверхностном уровне. Около полуночи среды я обнаружил, что полностью ослепший шатаюсь по Вашингтон-авеню напротив зала съезда, сталкиваясь с полицейскими в черных резиновых противогазах и бегущими демонстрантами, прижимающими к лицам влажные полотенца. Многие из полицейских были одеты в бронежилеты цвета хаки и размахивали 90-сантиметровыми ореховыми дубинками… Но никто не ударил меня, и, несмотря на газ и хаос, я ни разу не оказался в опасности.

Наконец, когда от газа стало так плохо, что я больше уже не понимал, куда идти, я проковылял через чей-то газон и ощупью начал пробираться вдоль фасада дома, пока не добрался до водопроводного крана. Сев на траву, я намочил под краном свой носовой платок и стал прижимать его к лицу, пока зрение не вернулось ко мне. Когда же я, в конце концов, поднялся на ноги, то понял, что по меньшей мере дюжина полицейских все это время стояла метрах в шести от меня, пассивно наблюдая и не предлагая никакой помощи, но зато и не избивая меня до потери сознания.

В этом заключалась разница между Чикаго и Майами. Или, по крайней мере, таковым было одно из наиболее существенных различий. Если бы в Чикаго полицейские обнаружили меня ползающим в чьем-то дворе с пропуском для «прессы», ослепшим от слезоточивого газа, они сломали бы мне половину ребер, а затем заковали в наручники за «сопротивление аресту». Я видел такое настолько часто, что все еще чувствую прилив желчи, когда думаю об этом.

Трансформация времени: Нью-Гэмпшир, 24 августа

Мы добрались до «Уэйфэрера» где-то в полпятого или пять часов утра четверга пьяные в дупель и какое-то время просто молча сидели в машине на подъездной дорожке и смотрели прямо перед собой, не фокусируя ни на чем взгляд, пока я не разглядел в тумане за лобовым стеклом длинный ряд песчаных дюн и, как мне показалось, какие-то маленькие движущиеся фигурки.

— Господи, — сказал я. — Посмотри на этих чертовых каланов! Я думал, они вымерли.

— Морские выдры? — пробормотал Краус, склонившись к рулю и напряженно вглядываясь в темноту.

— Прямо впереди, — сказал я. — Они засели в траве в дюнах. Сотни этих ублюдков… Да… Мы почти в Сан-Луис-Обиспо.

— Что? — спросил он, все еще щурясь в темноту.

Я заметил, что он быстро переключает передачи: первая-вторая-третья-четвертая… Четвертая-третья-вторая-первая. Вниз-вверх, вверх-вниз, не обращая внимания на то, что делает.

— Тебе бы лучше притормозить, — сказал я. — Мы доканаем этого ублюдка, если потом не впишемся в поворот… И карданная передача накроется к чертовой матери. — Я посмотрел на него. — Что, твою мать, ты творишь?

Он продолжал бессмысленно переключать передачи, не реагируя на мои слова. Радио играло все громче: какая-то песенка хилбилли о водителях грузовиков, глотающих маленькие белые таблетки и проводящих за баранкой по шесть дней без сна. Я едва расслышал его, когда он заговорил.

— Я думаю, мы доехали до отеля, — сказал он. — Там внутри за стойкой регистрации стоит человек и наблюдает за нами.

— Хрен с ним, — сказал я. — Мы оба в порядке.

Он покачал головой.

— Не ты.

— Что?

— Следующее на очереди — регистрация, — сказал он. — Мы уже здесь. Штаб-квартира Макговерна, Манчестер, Нью-Гэмпшир… И этот человек может вызвать полицию, если мы будем продолжать сидеть здесь, ничего не делая.

Я тоже увидел человека, смотрящего на нас сквозь стеклянные двери.

— У нас забронированы номера? — наконец спросил я.

Он кивнул.

— Хорошо, — продолжил я. — Тогда давай займемся багажом.

Он развернулся на водительском сиденье и стал считать вслух очень медленно: «Один… Два… Три… Четыре… Пять… Шесть… И два серебряных ведерка со льдом». Тут он заторможенно покачал головой. «Нет… мы не сможем взять с собой все сразу».

— Почему, черт возьми, мы не сможем?! — отрезал я. — Какого черта ты хочешь оставить все это в машине?

Он пожал плечами.

— Только не мое, — сказал я. — Не с карданной передачей в таком состоянии.