Страх и отвращение в Лас-Вегасе

Когда я вернулся, мой адвокат лежал в ванне, погруженный в зеленую воду — маслянистый продукт какой-то японской соли для ванн, которой он обзавелся в магазине подарков отеля, не считая нового AM/FM-радио, включенного им в розетку для электробритвы. На полную громкость. Звучала какая-то бессмыслица в исполнении хряков из «Трехсобачьей ночи»[11], песня о лягушке по имени Йеремия, захотевшей принести «радость миру».

«Сначала Леннон, теперь это, — думал я. — Следующим будет Гленн Кэмпбелл, визжащий «Куда подевались все цветы?»».

А куда, собственно? Никаких цветов в этом городе. Только насекомоядные растения. Я приглушил звук и заметил рядом с радио большой кусок разжеванной белой бумажки. Изменения громкости мой адвокат, похоже, не заметил. Он потерялся во мгле зеленых испарений, и лишь голова наполовину торчала над водой.

— Ты это съел? — спросил я, держа в руке белый катышек.

Он проигнорировал мой вопрос. Но я все понял. До него будет доходить как до жирафа в ближайшие шесть часов. Он сожрал целую марку.

— Ах ты, злобная сука, — сказал я. — Надейся только, что в сумке остался торазин, потому что, если его там нет, у тебя завтра будут серьезные напряги.

— Музыка! — заревел он. — Вруби ее снова! Поставь ту пленку!

— Какую пленку?

— Новую. Вон там.

Я взял радио и обнаружил, что это еще и магнитофон — одна из тех штуковин со встроенным кассетником. И пленку, «Сюрреалистическую подушку», надо было всего лишь перемотать. Он уже прослушал первую сторону — на такой громкости, что только мертвый бы не проснулся во всех комнатах в радиусе ста ярдов, невзирая на стены и все такое.

— «Белый Кролик», — изрек он. — Я хочу чтобы звук нарастал.

— Ты обречен, — поставил я свой диагноз. — В ближайшие два часа я тебя покину, а потом сюда поднимутся люди и выбьют из тебя все несусветное дерьмо большими дубинками, обтянутыми кожей. Прямо здесь, в ванне.

— Я сам вырою себе могилу. Зеленая вода и «Белый Кролик»… поставь его; не заставляй меня пускать в ход вот это.

И из воды взметнулась его рука, судорожно сжимавшая охотничий нож.

— Господи, — пробормотал я, и в тот самый момент неожиданно понял, что помогать ему бесполезно: он был выше этого и валялся в ванне с обкислоченной головой и острейшим ножом, который я когда-либо видел в своей жизни, полностью потеряв способность внимать разумным доводам и требуя «Белого Кролика». «Приехали», — подумал я. Слишком уж далеко я зашел с этим водоплавающим уродом. На этот раз он отправился в суицидальное путешествие. И хотел этого. Он был готов…

— О’кей, — сказал я, перевернул пленку и нажал «пуск». — Только, может, сделаешь мне последнее одолжение? Можешь дать мне всего два часа? Все, о чем я прошу: дать мне поспать всего два часа до завтра. Я подозреваю, что будет очень трудный день.

— Ну конечно. Я же твой адвокат. И дам тебе то время, о котором ты просишь, по моим расценкам: 45 долларов в час. Но ведь ты захочешь отложить что-нибудь на черный день, так почему бы тебе просто не оставить одну из этих стодолларовых купюр прямо здесь, около радио, и съебать?

— Как насчет чека? — спросил я. — На предъявителя в Национальном банке Сотуф. Тебе не потребуется там удостоверение личности, чтобы получить по нему деньги. Они меня знают.

— Как угодно, лишь бы игра стоила свеч, — сказал он, начав дергаться под музыку. Ванная напоминала внутренности огромного испорченного репродуктора. Гнусные вибрации, подавляющий звук. Пол был весь залит водой. Я отодвинул радио как можно дальше от ванны, насколько позволял шнур, затем вышел и плотно закрыл за собой дверь.

Не прошло и минуты, как он стал кричать мне:

— Помоги! Ты, скотина! Мне нужна помощь!

Я влетел внутрь, полагая, что он случайно отрезал себе ухо.

Но нет… он изо всех сил тянулся из ванны к мраморной полке, где стоял приемник.

— Я хочу это блядское радио, — мычал он.

Я едва успел перехватить у него технику.

— Идиот! — заорал я, отталкивая его руку. — Залезай обратно в ванну! И лапы прочь от этого чертова радио!

Громкость была настолько запредельной, что разобрать, кто и что играет, если только ты не знаешь «Сюрреалистическую подушку» почти наизусть, не представлялось возможным… я, в свое время, знал каждую ноту этого альбома и уловил, что «Белый Кролик» уже закончился: кульминация накатила как волна и отхлынула обратно в море.

Но мой адвокат, как оказалось, никогда не загружал себя изучением музыкального материала. Он хотел большего.

— Прокрути пленку назад! — кричал он. — Я хочу ее снова! — Его глаза переполняло безумие, взгляд блуждал… Он походил на человека, дошедшего до последней стадии какого-то ужасного психического оргазма… — Запускай ее! — визжал он как недорезанная свинья. — И когда дойдет до этой фантастической ноты, где Кролик откусывает себе на хрен голову, я хочу, чтобы ты бросил это радио ко мне в ванну, твою мать.

Я посмотрел на него, продолжая крепко держать в руках приемник.