Страх и трепет. Токийская невеста

Ринри воспринял эту информацию без удивления и мгновенно уснул. Я пыталась его растолкать, мне хотелось поговорить с ним, – легче разбудить покойника. Могла ли я спать? Я же на вершине Фудзи, это слишком невероятно, чтобы хоть на миг сомкнуть глаза. Я вышла из приюта.

Темнота затопила равнину. Вдали виднелся огромный светящийся гриб – Токио. Я вздрагивала от холода и волнения, глядя на эту японскую панораму: древняя гора Фудзи и футуристическая столица.

Я легла у края кратера и провела остаток бессонной ночи, дрожа от мыслей, не умещавшихся во мне. В приюте все в конце концов уснули. А я хотела увидеть первые лучи.

И вдруг мне открылась фантастическая картина. Сразу после полуночи вверх по склону потянулись вереницы огоньков. Значит, нашлись люди, не побоявшиеся совершить восхождение в темноте, – наверняка чтобы поменьше ждать на холоде. Ведь главное – не пропустить восход. Не обязательно приходить заранее. Со слезами на глазах я следила за неторопливыми золотыми гусеницами, которые, изгибаясь, ползли к вершине. Было очевидно, что это не какие-то богатыри-атлеты, а обыкновенные люди. Ну как не восхищаться таким народом?

К четырем часам утра, как раз когда первые ночные паломники вышли на вершину, в небе появились волокна света. Я побежала будить Ринри, который пробурчал, что он и так японец, и назначил мне встречу у машины в конце дня. «Если я заслужила звание японки, то он – типичный бельгиец», – подумала я и бросилась наружу. Там уже стояла небольшая толпа, глядя на зарождающийся день.

Я подошла и встала рядом. Все ждали, высматривая в глубокой тишине отблески светила. Сердце у меня колотилось. Ни единого облачка в летнем небе. Позади бездна мертвого вулкана.

Внезапно на горизонте возник красный лоскут. По безмолвствующей толпе пробежал трепет. Затем с быстротой, не умалявшей величия, весь диск выплыл из небытия и повис над равниной.

Тут произошло нечто, отчего у меня до сих пор стоит комок в горле. Из груди сотен собравшихся здесь людей, в том числе и из моей, вырвался крик:

– Банзай!

Этот крик был каплей в море, литотой, антигиперболой: десяти тысячелетий не хватило бы, чтобы выразить японское ощущение вечности, вызванное этим зрелищем.

Наверно, мы напоминали сборище крайне правых. Однако люди, стоявшие здесь, имели такое же отношение к фашизму, как вы или я. На самом деле, мы участвовали не в идеологическом действе, а в мифологическом, причем, несомненно, самом впечатляющем в мире.

Полными слез глазами я смотрела, как японский флаг постепенно утрачивает алый цвет и заливает золотом еще совсем бледное небо. Аматэрасу[29] признала меня сестрой.

Когда коллективный экстаз прошел, я услышала, как сзади кто-то сказал:

– Ну, пора спускаться. Я считаю, что это трудней. Говорят, рекорд – пятьдесят пять минут. Не понимаю, как такое возможно, тем более что результат не засчитывается, если хоть раз упадешь. Нужно проделать весь путь на своих двоих.

– А как же еще? – спросил другой.

– Склон очень скользкий, и можно съехать сидя. На моих глазах так съезжала одна пожилая женщина.

– Значит, это не первое ваше восхождение?

– Третье. Мне не надоедает.

«Он уже не раз отработал свою национальность», – подумала я.

Слова его не пропали для меня даром.

Я повернулась лицом к солнцу и ровно в пять тридцать пустилась вниз. Я отключила все тормоза. Это было нечто невероятное: чтобы не упасть, ногам приходилось двигаться непрерывно, бежать по лаве, не останавливаясь ни на миг, а мозг в своей одержимости работал еще быстрее, ни на секунду не ослабляя бдительности; я хохотала, стараясь не шлепнуться в моменты скольжения, неизбежно ускорявшего темп; я была снарядом, выпущенным под восходящее солнце, своим собственным подопытным в баллистическом эксперименте, и вопила так, что чудом не разбудила вулкан.

Когда я спустилась на стоянку, не было даже шести пятнадцати – я побила рекорд, и еще как. Увы, его никто не зарегистрировал. Мое достижение навсегда останется лишь моим собственным мифом.

Я вымыла под краном лицо, черное от вулканической пыли, и попила воды. Теперь мне оставалось только ждать Ринри. Ожидание обещало быть долгим. К счастью, невозможно скучать, глядя на идущих мимо людей, особенно в Японии. Я села на землю и много часов подряд смотрела на своих новых соотечественников.

Ринри спустился, наверно, около двух. Он был едва жив от усталости. Но не моргнув глазом усадил меня в «мерседес» и отвез в Токио.

Назавтра он прислал мне двадцать две красные розы. К ним прилагалась записка: «С днем рождения, дорогой Заратустра!»

Ринри извинялся, что он не сверхчеловек, поэтому не мог принести цветы сам. У него так разболелись ноги, что он не в силах был встать.

* * *

Спустя несколько дней Ринри позвонил мне и сказал, что его семейство на неделю уезжает. Он предложил мне пожить это время у него.

Я согласилась с опаской и любопытством – никогда еще мы не были вместе так долго.

Он приехал забрать меня и мои пожитки. Войдя в бетонный замок, я робко спросила:

– А где я буду спать?

– Со мной, в постели родителей.