Читаем Страх. История политической идеи полностью

Одно предупреждение: если читатель станет искать в этих главах примеры насилия, подобного тому, что имело место в нацистской Германии или сталинской России, то таких примеров он не найдет. Хотя я буду говорить о насилии в отношении афроамериканцев, которые от рождения жили в самом прочном страхе перед любой социальной группой в Соединенных Штатах, хотя я привожу примеры политического насилия из опыта обществ более репрессивных, нежели наше, больше внимания я уделяю малому, ограниченному насилию. Меня интересует страх, стесняющий политический выбор, страх, который специалисты по конституционному праву и исследователи называют эффектом ужаса. А в Соединенных Штатах мы видим, как толика насилия порождает грандиозный страх. В этом один из тех парадоксов американской жизни, которые ставили в тупик всех наблюдателей — от Токвиля до Рихарда Хофштадтера и Луиса Хартца; как страна, где существует такое количество свобод, может порождать столь широко распространенное политическое сдерживание? Но там, где другие аналитики обращают внимание на беспокойство культурной среды по поводу ненадежной демократии, исходя из предположения, что отсутствие внешнего насилия означает конец политического подавления, я буду вести разговор о банальных проявлениях насилия в повседневной жизни. Такие акты не квалифицируются как грубое нарушение прав человека, но я намерен показать, что полномасштабная жестокость — не единственная причина возникновения политического страха. Человеческая жизнь оказывается отравленной не только страхом возможных личных страданий, им причиняемых, но и страхом репрессивных последствий. И этот отравляющий фактор в нашей жизни должен быть подавлен.

Если нам предстоит противостоять «страху по-американски», мы должны пересмотреть два основополагающие постулата. Во-первых, нам необходимо признать факт сращения американского либерализма и страха. Американский либерализм представляет собой обоюдоострый меч. С одной стороны, он обещает и порой создает сообщество свободных и равноправных мужчин и женщин; с другой стороны, он защищает систему постановлений, стоящих на страже раздробленного государства и плюрализм в обществе, т. е. факторов, которые неуклонно подрывают упомянутое обещание. Среди лучших достижений либерализма — освобождение рабов от личной несвободы, статуса граждан второго сорта, расовой сегрегации «а-ля Джим Кроу», предоставление женщинам избирательного права, а рабочим — права объединяться в профсоюзы. В общем, либерализм сделал американское общество более гуманным. Но поскольку либерализм с подозрением относится к централизованным, стабильным государствам, проявляет настороженность в отношении общественных движений и приверженность умеренности, он также способствует усилению страха. Вот что говорил в 1963 году Мартин Лютер Кинг: «Я почти пришел к плачевному заключению о том, что в неверности походки негра, который, спотыкаясь, продвигается к свободе, повинен не Совет белых граждан и не ку-клукс-клан, а умеренные белые, более приверженные „порядку“, нежели справедливости; те, кто предпочитает худой мир, состоящий в отсутствии напряженности, доброму миру, т. е. наличию справедливости; те, кто неустанно повторяет: „Я согласен с целями, которые вы преследуете, но не могу согласиться с вашими методами прямых действий“»3. Для окончательного расставания со «страхом по-американски» требуется более честная оценка противоречивого наследия либерализма и больший скептицизм в отношении наиболее ценимых либералами убеждений. Все это я говорю не для того, чтобы дискредитировать либерализм или отодвинуть его на обочину. Защита, которую он нам предоставляет, реальна и не может быть сброшена со счетов. Если я меньше говорю о предоставляемой гражданам защите, то лишь потому, что эта нива уже хорошо распахана, а мне не хотелось бы писать «книгу, из которой можно узнать, что сказано в других книгах»4. Рассуждения об этой двойственности американской жизни, где либерализм и страх столь тесно переплетены, не должны восприниматься как признак антилиберализма или антиамериканизма. Скорее это подобающий взгляд на нацию, пережившую не одно столетие конституционного правления, в особенности сейчас, когда Соединенные Штаты готовятся к очередной кампании, призванной освободить мир от страха. Стоит посмотреть, как себя чувствуют на своей родине институты, которые мы стремимся распространить по всему миру.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

Военное дело / История / Политика / Образование и наука
Взаимопомощь как фактор эволюции
Взаимопомощь как фактор эволюции

Труд известного теоретика и организатора анархизма Петра Алексеевича Кропоткина. После 1917 года печатался лишь фрагментарно в нескольких сборниках, в частности, в книге "Анархия".В области биологии идеи Кропоткина о взаимопомощи как факторе эволюции, об отсутствии внутривидовой борьбы представляли собой развитие одного из важных направлений дарвинизма. Свое учение о взаимной помощи и поддержке, об отсутствии внутривидовой борьбы Кропоткин перенес и на общественную жизнь. Наряду с этим он признавал, что как биологическая, так и социальная жизнь проникнута началом борьбы. Но социальная борьба плодотворна и прогрессивна только тогда, когда она помогает возникновению новых форм, основанных на принципах справедливости и солидарности. Сформулированный ученым закон взаимной помощи лег в основу его этического учения, которое он развил в своем незавершенном труде "Этика".

Петр Алексеевич Кропоткин

Культурология / Биология, биофизика, биохимия / Политика / Биология / Образование и наука