Страх. Как бросить вызов своим фобиям и победить

Фейнштейн и его группа подтвердили результаты во всех отношениях: близнецы пережили полномасштабные приступы паники, когда вдохнули газ. Уровень паники участников контрольной группы был значительно ниже. Эти пациентки, которые, предположительно, вообще не испытывали страха, теперь его переживали с большей силой и интенсивностью, чем люди без подобных повреждений.

На основании этих результатов можно было сделать два вывода. Во-первых, наличие функционирующего миндалевидного тела не является, как можно было предположить на основании имевшихся исследований, предпосылкой переживания ни телесного, ни эмоционального страха. Во-вторых, по-видимому, вполне возможно, что миндалевидное тело не только играет роль триггера наших реакций страха, но и выполняет приглушающую, подавляющую или контролирующую функцию. Это может помочь объяснить преувеличенные реакции на газ у пациентов с болезнью Урбаха – Вите: когда запускаются их панические реакции, у них нет тормозов, которые обеспечило бы миндалевидное тело, чтобы они смогли себя контролировать. Они не могли, как явно может Алекс Хоннольд, просто заставить себя успокоиться.

Фейнштейн пишет: «На одном дыхании мы сразу же узнали, что миндалевидное тело не может быть типичным и единственным “центром страха”… Не имея функционирующего миндалевидного тела, S.M. все же смогла пережить интенсивное и продолжительное состояние страха».

Есть еще один способ, которым S.M. выражает то, что мы можем считать страхом. Но страх не за себя – это страх за детей. Или, по крайней мере, если не страх, то, несомненно, сильный защитный инстинкт, который она никогда не проявляет в плане собственной безопасности. По-видимому, как мать она может опознать непосредственную угрозу и отреагировать на нее.

Однажды, когда какая-то женщина (S.M. описала ее как «живущая по соседству дама ростом под два метра») шлепнула ее маленького сына, S.M. бросилась в драку, толкнула эту женщину, и все закончилось тем, что ей пришлось разбираться не только с «дамой, живущей по соседству», но еще и с несколькими членами ее семьи. Постепенно в драку включались новые участники, пока не подоспела полиция. В другой раз, когда ее сын нашел во дворе маленький пакетик крэка, S.M. отнесла его в полицию и высказала там свои предположения о том, кто был дилером. Вскоре после этого у ее двери стали появляться записки с угрозой смерти, а однажды в коридоре ее квартиры материализовался мужик, приставил ей к виску пистолет, сказал «бам!» и ушел. Но, когда ее сын нашел еще один пакетик, S.M. снова пошла в полицию, надеясь сделать дом и квартал безопасными для своих детей.

Конечно, любая мать может предпринять такие действия – в этом нет ничего особенного, за исключением той части, где S.M. не почувствовала страха, когда ей к виску приставили пистолет. Но в сочетании с полным отсутствием беспокойства о собственной безопасности, даже в тех ситуациях, когда в безопасности были дети, это предполагает следующее: что материнский инстинкт запускается не миндалевидным телом. Наши страхи могут возникнуть из многочисленных источников внутри нас.

В настоящее время S.M. мало общается со своими тремя взрослыми детьми. Но у нее все еще имеются материнские страхи. Однажды какой-то исследователь, которого удивило кажущееся отсутствие контактов, спросил ее о сыне.

«Ваш сын ведь сейчас в Афганистане? – спросил исследователь. – Вы за него беспокоитесь?»

«Да, – сказала она, – конечно».

Исследователь спросил, о чем она беспокоится.

«Я беспокоюсь о том, что его ранят, что с ним случится что-то плохое. Ведь в этот самый момент кто-то, возможно, направляет на него оружие».

«Это интересно, – заметил исследователь. – Вы ведь говорили, что, если кто-нибудь направит оружие на вас, вы не испугаетесь. Значит, вы боитесь, если это случится с вашим сыном?»

S.M. ответила отрицательно. «Я не боюсь, – сказала она. – Я просто не хочу, чтобы это с ним случилось. Вам нужно понять, что я беспокоюсь, а не боюсь».

В таком случае какая разница между страхом и беспокойством?

S.M. пояснила: «“Боишься”, значит, ты испугался. Тебе страшно. А “беспокоиться” – значит не хотеть, чтобы что-то произошло. Если бы я могла встать между сыном и пулей, я бы это сделала, потому что не боюсь».

История S.M. произвела на меня неизгладимое впечатление. Иногда у меня возникало такое чувство, как будто моя жизнь – это не столько поиск счастья, сколько непрекращающаяся, бесконечная дуэль со страхом. Подумать только, где-то есть человек, который даже не знает о том, что такое ощущать страх! Я попалась. Стараясь не казаться слишком любопытной, я спросила Ральфа Адолфса, какая S.M. на самом деле.