Страх открывает двери

Я шел такой же тяжелой походкой, как старина дворецкий, когда крался мимо двери и под его ногами скрипели половицы. Правда, у меня были определенные преимущества: я не страдал плоскостопием и мой нос не был сломан. Я шел, широко расставив руки в стороны, но, уткнувшись лицом в ствол дерева, понял, что нельзя идти, вытянув руки вперед или в стороны. Свисающие плети испанского мха все время лезли в лицо, но я ничего не мог поделать с ними, хотя прекрасно справлялся с сотнями сухих сучков и веток, валяющихся на земле. Я не шел — я скользил. Не поднимал ноги, а медленно и осторожно вытягивал их вперед, отодвигая в сторону все, что встречалось на пути. И не переносил вес на ногу, не убедившись в том, что ничто не треснет и не заскрипит под ногой.

И хорошо делал! Минут через десять после того, как я отошел от изгороди, я уже начал беспокоиться, не заблудился ли я, но вдруг мне показалось, что сквозь деревья и завесу дождя, стекающего с веток дубов, мерцает какой-то крошечный огонек — то вспыхивает, то исчезает. Он мог померещиться мне, но у меня не столь развитое воображение. Поэтому я еще больше замедлил шаг, надвинув глубже шляпу и подняв воротник, чтобы даже намек на бледное пятно лица не выдал моего присутствия. И даже в трех футах от меня вы бы не услышали шуршания моей тяжелой куртки.

Я проклинал испанский лишайник. Его длинные липкие бороды продолжали лезть мне в лицо, заставляли меня мигать и закрывать глаза, что абсолютно не входило в мои намерения, и мешали смотреть в самых трудных местах, когда впору было встать на четвереньки и ползти дальше на всех четырех. Может, я бы так и сделал, но знал, что в этом случае шорох плаща выдаст меня.

Внезапно я заметил мерцающий свет. Он вспыхнул футах в тридцати от меня, не более, и был направлен не в мою сторону, а освещал что-то лежащее на земле. Быстро и бесшумно я сделал два шага вперед, стремясь определить источник света и узнать его направление. И в ту же минуту я понял, что чутье не обмануло меня: огород был обнесен деревянным забором, оплетенным проволокой, и, сделав второй свой шаг, я очутился внутри. Калитка чуть скрипнула, как давно не смазанная дверь заброшенной подземной темницы..

В тот же момент раздался чей-то возглас, свет погас, наступила темнота, а потом появился снова, но направлен он был уже не на землю, а в сторону, освещая огород. Тот, кто держал фонарик, явно нервничал, если бы его рука была тверда, меня обнаружили бы через три секунды. Но луч света дрожал и лихорадочно прыгал по сторонам, и я успел быстро отступить — всего на один шаг, на большее не хватило времени. Если бы человек был в состоянии врасти в ствол дуба, то я бы врос в него. Я прижался к нему с такой силой, словно хотел сдвинуть его с места, и желал только одного, но желал с такой страстью, как никогда еще не желал, — чтобы у меня был пистолет.

— Дайте-ка фонарь! — Я безошибочно узнал этот холодный голос, голос Ройала. Луч покачался, окреп и снова направился на какую-то точку земли. — Ну, кончайте же быстрее!

— Но мне послышались какие-то звуки, мистер Ройал! — Это был голос Ларри, напряженный, прерывистый. — Вон с той стороны… Я точно слышал.

— Может, ты и прав, мне тоже показалось… Ладно, не беспокойся — все будет в порядке! — Таким голосом, как у Ройала, голосом, в котором было не больше тепла, чем в замороженной бутылке шампанского, едва ли можно было кого-нибудь успокоить, но Ройал старался, как мог. — Ночью среди деревьев и кустов полно всяких звуков. Жаркий день, потом холодная дождливая ночь, все сжимается, отсюда и самые разнообразные звуки… Ну, ладно, давай поживее! Или ты хочешь торчать здесь всю ночь под этим проклятым дождем?

— Послушайте, мистер Ройал, — я не ошибся… Я уверен, что слышал какие-то подозрительные звуки…

— Ты что, не успел вечером зарядиться своим белым порошком? — жестко прервал его Ройал. — О, Боже ты мой! И зачем мне только навязали такую тряпку! Заткнись и принимайся за дело!