Страх. Почему мы неправильно оцениваем риски, живя в самое безопасное время в истории

Чтобы это понять, нужно вернуться к речи Джорджа Буша 12 сентября 2001 года, когда он заявил, что события предыдущего дня были не просто террористическими актами, «они были актами войны… Под угрозой свобода и демократия». Четыре дня спустя британский премьер-министр Тони Блэр только усилил эту риторику, заявив: «Мы знаем, что, если они смогут, они пойдут дальше и применят химическое, биологическое или даже ядерное оружие массового поражения». Это по-новому трактовало события 11 сентября. Произошедший теракт не называли результатом действий 19 фанатиков, вооруженных канцелярскими ножами, которым необычайно повезло в осуществлении их безумной миссии. Его представляли как неопровержимое доказательство невероятной мощи, богатства и изощренности врага. Этот теракт не считали ужасным отклонением от «террористической нормы», это и была новая норма: общество морально готовили к новым терактам такого же масштаба и одновременно намекали, что худшее впереди.

Средства массовой информации быстро усвоили эту риторику, привычными стали заявления, что «все изменилось». Мы вступили в «эпоху террора». Некоторые называли это третьей мировой войной – или четвертой, если включить в список холодную войну. Президент лично подтвердил эту точку зрения 6 мая 2006 года, когда назвал сопротивление пассажиров рейса 93 United Airlines «первым отпором третьей мировой войне»[41]. Еще одной популярной фразой стала «экзистенциальная борьба», которая подразумевала, что на карту было поставлено существование США как государства. Некоторые пошли еще дальше. «Мы боремся за спасение цивилизованного мира», – объявил Джордж Буш в октябре 2001 года. Кульминацией стало высказывание министра юстиции Канады, либерала и известного борца за права человека Ирвина Котлера, который периодически называл терроризм «экзистенциальной угрозой всему человечеству»^{65}.

События 11 сентября и последовавшие за ними можно было трактовать самыми разными способами, но президент США решил называть их войной с терроризмом – глобальным столкновением между мощными силами, результатом которого будет или победа, или разрушение. С этого момента администрация президента придерживалась подобных формулировок. «Цивилизованный мир столкнулся с беспрецедентной угрозой», – объявил Буш в январе 2002 года в своем ежегодном послании Конгрессу о положении дел в стране. «Если мы не начнем действовать, чтобы предотвратить это, в будущем Америку захлестнет новая волна терроризма потенциально с применением самого разрушительного оружия в мире», – говорилось в Национальной стратегии внутренней безопасности, представленной президентом США в 2002 году. «Эта угроза – самая значительная из тех, с которыми когда-либо приходилось сталкиваться нашей нации… Сегодня террористы могут нанести удар в любом месте, в любое время и практически любым оружием».

В послании Конгрессу в 2003 году президент сообщил, что борьба с терроризмом стала последним звеном в цепи борьбы с «гитлеризмом, милитаризмом и коммунизмом» и что «в очередной раз наша нация становится между миром, наполненным спокойствием, и миром хаоса и постоянного страха».

В 2006 году министр внутренней безопасности Майкл Чертофф сказал в речи, посвященной пятой годовщине теракта 9/11, что США «восстановили силы после холодной войны и трудностей Второй мировой войны» и тут же «столкнулись с угрозой не менее опасной, чем в предыдущие десяти­летия».

В 2007 году на сайте Белого дома теракт 11 сентября был назван «актом войны против США, всех мирных людей и самих принципов свободы и человеческого достоинства».

Администрация Буша повторяла это месяц за месяцем, год за годом. У десятков миллионов американцев сформировалось психологически обоснованное убеждение, что терроризм серьезно угрожает их личной безопасности. Об этом им говорил их Внутренний голос. Разум мог бы внести коррективу, но он этого не сделал. Какая корректива? Администрация президента говорит, что Внутренний голос прав! Под угрозой существование нации – да что там, всей человеческой цивилизации!