Страх полета

Что я могла на это ответить? Я могла закричать, заорать, что я тоже ребенок, что я не вынесу, если он бросит меня, что я сломаюсь. Может быть, так оно и было бы. Но я не была ребенком Адриана, и не его дело спасать меня. Я была ничейным ребенком. Свободным. Освободившимся. Это было самым диким ощущением из всех, которые я знавала в своей жизни. Представьте, что вы собираетесь прыгнуть в Каньон и надеетесь выучиться летать прежде, чем ударитесь о дно.

Только после того, как он уехал, я могла собрать свой ужас в охапку и совладать с ним. Мы не расстались врагами. Когда я поняла, что проиграла, я перестала его ненавидеть. Я сосредоточилась на мысли о том, как перенести одиночество. Как только я перестала ожидать, что он меня спасет, я обнаружила, что могу его понять. Я не его ребенок. Он прав, что защищает своих детей. Даже от меня, если он считает, что я могу им навредить. Он предал меня, но я всегда чувствовала, что это случится, и даже с самого начала воспринимала его как предателя, а он меня — как жертву. Он был, говоря извращенно, орудием моей свободы. Когда я увидела, что он уезжает, я поняла, что снова влюблюсь в него, как только расстояние между нами станет достаточно велико.

Кстати, он покинул меня лишь после того, как кое в чем помог. Мы вместе справились о билетах в Лондон и выяснили, что все самолеты забронированы на два дня вперед. Я должна была ждать до среды или отправляться на поезде на следующий день. Или же ехать в аэропорт в надежде, что кто-нибудь откажется от билета. У меня был выбор. Все, что мне требовалось, — это справиться с нездоровым сердцебиением до тех пор, пока я не найду Беннета или кого-нибудь еще. Может быть, себя.

Я перетащила свой чемодан обратно в кафе на площади Сен-Мишель. Оставшись без мужчины, я поняла, какой он тяжелый. Я собирала его в расчете на спутника. Мой чемодан был полон путеводителей, там был маленький диктофон для статей, которые я так и не написала, блокнот, электрический фен и десять экземпляров моей первой книги стихов. Несколько из них нужно было передать литературному агенту в Лондоне. Другие я взяла для безопасности; опознавательный значок, который я могу показать любому, кого встречу. Они должны были доказать, что я не простая женщина. Они должны были доказать, что я исключительная. Они должны были показать, что со мной надо обходиться бережно. Я держалась за свой статус жалкой исключительности, потому что без него я была бы просто одиноко крадущейся самочкой.

— У меня есть твой адрес? — спросил Адриан, прежде чем влезть в «триумф».

— Он в книге, которую я тебе давала. На обложке сзади.

Но он потерял книгу. Тот самый экземпляр, который я надписала для него шокирующе-розовыми чернилами. Конечно же, он никогда ее не дочитает.

— Погоди, я дам тебе другую, — и я принялась расстегивать свой огромный чемодан прямо посреди улицы. Оттуда выкатились баночки с косметикой. Выпали какие-то бумаги, наброски для будущих стихов, кассеты, пленки, помада, романы в мягких переплетах, измятый путеводитель Мишлена. Я запихала весь этот хлам обратно в мягкий итальянский чемодан и выкопала одну из своих книжек. Девственный корешок треснул, когда я раскрыла ее.

Беззаботному Адриану (написала я),

который теряет книги.

С любовью и поцелуями

— социальный работник из Нью-Йорка.

И опять записала на обложке свой нью-йоркский адрес и номер телефона, хотя и подозревала, что этот экземпляр он тоже потеряет. Вот так мы и расстались. Потеря на потере. Моя жизнь выплеснулась на улицы, и ничего, кроме тоненького томика стихов, между мной и пустотой.