Страх вратаря перед одиннадцатиметровым

Сидя за столом, они разговаривали. Блоху казалось, что он не способен сказать ничего серьезного. Он отпускал шуточки, но арендаторша воспринимала все, что бы он ни говорил, совершенно буквально. Он сказал, что блузка у нее полосатая, как футболка, и хотел продолжать, но она уже спрашивала, чем ему не угодила ее блузка и что он находит в ней плохого. И как он ни клялся, что лишь пошутил и блузка очень даже хорошо оттеняет белизну ее кожи — все было напрасно; она тотчас спросила, разве она кажется ему чересчур бледной. Он шутливо заметил, что у нее кухня почти так же хорошо оборудована, как у кого-нибудь в городе, тогда она спросила, почему он сказал «почти». Разве у городских чище и больше порядка, чем у нее? Даже когда Блох пошутил по поводу сына землевладельца (который, конечно, сделал ей предложение), она приняла это буквально и ответила, что молодой человек не свободен. Тогда он попробовал с помощью сравнения показать, что говорил не всерьез, но она и сравнение восприняла буквально.

— Я ничего этим не хотел сказать, — уверил ее Блох.

— Но должна же у тебя была быть причина сказать это, — ответила арендаторша.

Блох засмеялся. Арендаторша спросила, почему он ее высмеивает.

В спальне вскрикнула девочка. Арендаторша пошла туда и ее успокоила. Когда она вернулась, Блох уже поднялся. Она остановилась перед ним и некоторое время смотрела на него. Но потом сама заговорила о себе. Она стояла так близко к нему, что он не мог отвечать и отступил на шаг. Она не придвинулась к нему, но запнулась. Блох хотел ее обнять. Но когда наконец поднял руку, она отвела взгляд. Блох опустил руку и сделал вид, будто пошутил. Арендаторша уселась по другую сторону стола и продолжала говорить.

Блох хотел что-то сказать, но не смог припомнить, что же он хотел сказать. Он попытался вспомнить, но в чем там было дело, вспомнить не мог, однако это каким-то образом было связано с чувством отвращения. Потом движение руки арендаторши напомнило что-то другое. И опять он никак не мог припомнить, что же это было, но это как-то было связано со стыдом. То, что он воспринимал, движения и предметы, напоминало ему не другие движения и предметы, а ощущения и чувства; и о чувствах он не вспоминал как о чем-то прошлом, а переживал их заново, как сиюминутные, он не вспоминал о стыде и отвращении, а стыдился и испытывал отвращение сейчас, когда вспоминал, хотя и не мог припомнить, что послужило поводом для стыда и отвращения. Отвращение и стыд вместе были так сильны, что все тело у него начало зудеть.

Снаружи что-то металлическое ударило в оконное стекло. На его вопрос арендаторша ответила, что это ослаб провод громоотвода. Блох, уже в школе видевший громоотвод, сразу же усмотрел в таком совпадении нечто намеренное; не случайно же ему уже во второй раз попадается громоотвод. И вообще все казалось ему очень похожим; все предметы друг друга напоминали. Что означало повторное появление громоотвода? Как это расшифровать? «Громоотвод»? Это, видно, опять какая-то игра слов? Значит ли это, что с ним ничего не может случиться? Или это — знак, что он должен все рассказать арендаторше? И почему кексы там, на деревянной тарелке, своей формой напоминают рыб? На что они намекают? Может, он должен быть «нем как рыба»? Ему следует замолчать? Не на это ли указывают кексы на тарелке? Было так, словно он все это не видит, а читает где-то на плакате с инструкциями.

Да, это были инструкции. Тряпка, лежащая на кране, что-то ему приказывала. И пивная пробка на уже прибранном столе призывала его к чему-то. Это становилось привычным: всюду он видел призыв одно делать, другое не делать. Все было для него заранее оговорено — полка со специями, полка с банками только что сваренного повидла… все повторялось. Блох заметил, что уже некоторое время перестал разговаривать сам с собой, арендаторша стояла у мойки и собирала кусочки хлеба с чайных блюдец. Все за ним надо убирать, сказала она, даже не закроет за собой ящика, из которого брал прибор, книгу полистает и оставит на столе открытой, снимет с себя пиджак и бросит.

Блох ответил, что у него и впрямь такое чувство, будто он должен все бросить. Ему ничего не стоит, например, выронить из рук эту пепельницу; он сам удивляется тому, что все еще видит пепельницу у себя в руке. Он встал, держа пепельницу перед собой. Арендаторша смотрела на него. Он некоторое время смотрел на пепельницу, потом поставил ее на место. Словно для того, чтобы предварить повторяющиеся со всех сторон указания, Блох повторил то, что сказал. Он был настолько беспомощен, что опять повторил то же самое еще раз. Он увидел, что арендаторша трясет рукой над мойкой. Она сказала, что ей в рукав попал кусок яблока да так и застрял там. Так и застрял? Блох скопировал ее, стал тоже вытрясать рукав. Ему казалось, что если он станет всему подражать, то окажется как бы с подветренной стороны. Но она сразу это заметила и, передразнивая его, показала, как он ее копирует.