Страх звёзд

— Но почему? — не унимался Джамиль. — Что значит, продувается? Я никогда раньше такого…

— Аскут! — рявкнул Насир.

Свет мигнул, по переборкам прошла дрожь, как в приступе электрической эпилепсии, и через секунду уши заложило от надрывного, нарастающего бурным валом рёва. Джамиль продолжал тараторить, но его уже никто не слышал.

Томаша так стремительно впечатало в ложемент, что он даже не успел удивиться. Дыхание перехватило от стиснувших грудную клетку умных ремней. Тарка с безжалостным напором пыталась придушить его от ревности — за то, что слишком долго проторчала в цепких мурингах на недружелюбном Аль-Салиме, где даже электросеть работает с перебоями.

— Компенсаторы! — прохрипел Томаш.

Воздуха в лёгких не хватало.

Ложемент нехотя, через силу гасил перегрузки. Боковая поддержка так яростно давила в рёбра, что перед глазами плыли красные круги. Умные ремни извивались и гудели. Джамиль что-то орал. Под потолком нервно пульсировало в такт учащённому сердцебиению предупреждение о высоких перегрузках. От рёва, шипения и криков в ушах стоял адский гул.

Внезапно Томаша с головой накрыла тишина, как во время контузии. Он даже решил на мгновение, что не выдержали органы чувств, и его измученное тело попросту отключилось от невыносимой реальности, как неисправный механизм. Он отстегнул вцепившиеся в грудь ремни и судорожно вздохнул.

— Вот херзац! — прорычал Насир. — Всё же в порядке было на диагностике!

Голова у Томаша наливалась свинцом.

— Что с кораблём?

— Компенсаторы работали на двадцать процентов!

Над приборной панелью расцвела голограмма «Припадка» — похожая на плывущую в невесомости топливную гильзу, — и замелькали, перемежаясь раздражёнными гудками, длинные колонки системной трассировки.

— Эти долбаные ремни меня чуть не задушили!

Томаш несколько раз моргнул и осмотрелся — в глазах после перегрузок двоилось.

— Все живы?

— Вроде живы, — отозвалась Лада. — У меня ремни тоже с ума сошли.

— Идаам?

Джамиль ответил не сразу.

— Что, — выдавил он из себя, — что это было? Я едва сознание не потерял, всё потемнело в глазах, такого со мной никогда ещё не было, разве такое бывает вообще?

— Ещё и не такой херзац бывает!

— Значит, мы возвращаемся, да? Ведь корабль неисправен, он же совершенно явственно…

— Мы разбираемся, — сказал Томаш.

Он оттолкнулся от ложемента, и его, как архимедовой силой, понесло к потолку. Томаш улыбнулся — весь этот изнуряющий месяц на Бакаре он безумно скучал по невесомости. Даже голова перестала болеть.

Он поднялся к потолку и тут же нырнул, как дайвер, к приборной панели, над которой колдовал Насир.

— Вот елдыш! Ничего не понимаю! — чертыхался бакариец. — Компенсаторы не смогли выйти на максимальную мощность, и ложементам пришлось отдуваться.

— А гравы же не работают! — заскулил Джамиль. — Не включаются же гравы, почему вы не делаете ничего?

— Сначала нас из-за компенсаторов перегрузок чуть по полу не размазало, — сказал Томаш, — а теперь гравы вообще отрубились? Они там перегрелись, что ли? Насир?

— Смотрю, — буркнул бакариец.

Томаш качнул головой и вернулся в свой ложемент.

— Гравы, значит… — Насир с пафосом занёс над клавиатурой кисть, как будто собирался отбить барабанную дробь — начало симфонии древнего земного композитора, беда стучится в дверь. — Все готовы? Даю обратный отсчёт.

Под потолком забегали цифры.

— Что-то не так! — крикнул Джамиль. — Гравы переклинило!

Стены задрожали от нервно нарастающего гула, свет мигнул, и голограмма с обратным отчётом рассыпалась ворохом алых искр, как при сбоях в электрике.

— Накаркал, херзац тебя так!

— Нормально всё? — спросил Томаш.

— Адыр елдыш! Нормально, конечно! Разве сам не видишь? Могу вслух считать. Значит, как его там… Пять, четыре, три…

— Гравитация есть, — сказала Лада, глядя на приборы, — но что-то с ней…

Джамиль барахтался в ложементе, как младенец в люльке, в неловких попытках скинуть с себя путы. Наконец он изловчился, отстегнул ремни, и его тут же, как приливной волной, потянуло к потолку.

— Что это? Как это? Карам икраам! — закаркал идаам. — Помогите!

— Вот же елдыш! — Насир потёр ладонью воображаемую шевелюру. — Гравы переклинило, говоришь? Вот и напросился. А если так попробовать… — Он пощёлкал тумблерами. — Ну готовьтесь! Сколько там осталось? Три, два…

Джамиль задёргался, как припадочный, пытаясь ухватиться за подлокотник ложемента. Его тут же перевернуло вниз головой. Он взвизгнул и разразился отборнейшей бранью на бакарийском. Насир даже удивлённо присвистнул.

— Гравы всё ещё клинит, — меланхолично заметила Лада.

— Здесь вообще хоть что-то работает? — простонал Томаш. — Что с кораблём?

— Сейчас-сейчас. Итак! Три, два…

Рубка заходила ходуном, гул усилился, отдаваясь болью в ушах, и тут же смешался с тишиной. В следующую же секунду раздался истеричный вопль Джамиля.

— Наконец-то! — Томаш скинул с себя ремень.

Джамиль валялся на полу, обхватив голову и задрав на ложемент ноги.

— Живой?

Джамиль вместо ответа подёргал ногами.