Страна Арманьяк. Князь Двинский.

- Бог тебе судья.

- А ты о чем-нить жалеешь, сотник?

- Нет. Всякое случалось, но бабок я не сек. И добычу не крысил.

- Да пошел ты... – зло буркнул Лука. – Ни о чем не жалею, понял?

- Мне все одно. Лучше скажи, много русских рабов в Казани?

- Хватает... – уже спокойней ответил калека. – Тех что постоянно, ну, которые при местных в услужении, около трех с половиной сотен, а может и все четыре. Многие не задерживаются, их дале, к ногайцам переправляют. Здесь рынок есть, на нем и торгуют.

- А как городские к русским рабам относятся?

- Всяко разно... – тяжело вздохнул Лука. – Кто и за людей даже держит, но таких на пальцах перечесть можно. Большей частью за скотину почитают. Девкам али бабам лучшее, у них судьбинушка одна. Мальцам хужее, особенно тем, кто пригожий. Местные на сие падкие, не простые, а те что побогаче, особенно из дворца ханова, ну сам понимаешь. А часто вообще оскопляют... С мужиками разговор короткий, чуть что... Короче, на Осипа глянь...

- Веру принуждают сменить?

- Кого как... – усмехнулся Лука. – Мне предлагали.

- И что?

- Дык, сменил... – спокойно ответил калека. – Повысили, стал надсмотрщиком. Тока не особо помогло. Поймали на том, что купца одного обокрал и взад определили. Осуждаешь?

- Я тебе уже говорил, мне все одно. Не передо мной отвечать будешь.

- Может зачтется мне там за тебя? – просительно, с жалобой в голосе, поинтересовался Лука.

- Обязательно зачтется, – уверенно пообещал я, хотя был в этом совсем не уверен.

- Пусть так... – прошептал калека. – Ну вот, прям легшее стало, когда душу облегчил. Ну что, сотник, готов? Совсем скоро смена придет, я нутром время чувствую.

- Готов.

- Значитца так... – горячо зашептал Лука. – Как подойдет, я его поносить всяко стану, чтобы на меня отвлекся, а дальше дело за тобой. Пробуй сделать по-тихому, можыть Али еще не заснул, чтобы, значитца, его не всполошить. Ибрагимка в кольчуге ходит, на башке шапка мисюрчатая, но шея и морда спереди открытые. И при сабле. Вот и смекай. И да, Осипа ежели на пути встретишь – руби. Заорет, выдаст, сука...

Время потянулось, как резина, но ждать долго не пришлось. Где-то далеко в коридоре залязгали засовы, после чего до нас донесся оживленный разговор на татарском языке.

- Пришли, – шепнул Лука. – Радуются, грят вроде бы на подходе ногайцы с сильным войском. Сейчас сменятся, и Ибрагимка примется за свое. Готов?

- Говорил тебе уже. Переползи к той стене... да, к той. Там сиди...

- Как скажешь, сотник...

Лука оказался прав, очень скоро по темнице пронеслись вопли боли. Ибрагим оказался верен своей привычке и приступил к методичной экзекуции, переходя от камеры к камере.

Крики приближались, я сел на корточки у стены напротив Луки, деревянную щепку зажал между задней поверхностью бедра и икрой. Никакого волнения не было, наоборот, меня всего переполняла холодная решимость и уверенность. В то, что все получится – свято верил. Ибо без веры на такое дело идти нельзя.

Наконец заскрипела дверь в нашей решетке. Ибрагим оказался низеньким, но крепким коротышкой, с каким-то крысиным, острым личиком. Но, вопреки обещаниям Луки, был без доспеха, в одном халате. К счастью, при сабле, а за его кушаком торчал длинный кривой кинжал, с изогнутой рукояткой.

Переступив порог, он злорадно ощерился и поигрывая плетью, первым делом шагнул ко мне.

- Свинья паршивая! – как было уговорено заорал Лука, а потом разразился длинным потоком брани на татарском языке.

Ибрагим резко сменил направление и обрушил на калеку град ударов. Тот сжался в комочек, закрывая руками голову, почти сразу же замолк, но татарин все никак не мог угомониться, свирепо полосуя Луку.

Пользуясь тем, что на меня Ибрагим не обращал никакого внимания, я сжал щепку в кулаке, как тычковый кинжал и спокойно ждал удобного момента.

А когда татарин наконец обернулся, вскочил, и как разогнутая пружина в броске вбил ему кусок деревяшки в правый глаз. Слегка промазал, но щепка скользнула по кости и с хлюпаньем вошла в глазницу по направлению к лобной доле мозга.

Татарин тихонько взвизгнул, но я уже сбил его с ног, и прижимая к полу всем своим весом, зажал ладонью рот.

В камере поплыл густой смрад кишечных газов, Ибрагим сильно дернулся, захрипел, пачкая мне руку слюнями и почти сразу же затих.

Я первым делом выхватил саблю из ножен и прислушался. Но услышал только всхлипывающий шепот Луки. Калека истово молился, невпопад смешивая в кучу разные молитвы. В коридоре пока было тихо.

- Господи, ежи еси на небеси... богородица святая... да пребудет имя твое...

Я угомонил бешено бившееся сердце несколькими глубокими вдохами, содрав кушак с татарина, продел через ножную цепь, подтянул повыше левой рукой, чтобы не бряцать железом по камню, поудобней ухватил саблю, но тут неожиданно услышал шаркающие шаги Осипа.

Лука очень быстро сориентировался и снова завизжал, как будто его продолжали пороть, а я, дождался, пока невольник добрался почти к нашей камере и выскользнул в коридор.

Увидев меня, парень заполошно замахал руками, замычал и принялся неловко разворачиваться.