Орла отчасти ее понимала. Хотя до недавнего времени она не задумывалась об этом в полном смысле, возникло ощущение, что задача остаться в живых теперь под угрозой.
– Значит, мы просто мешаем… чему-то? И это случилось бы в любом случае, даже если бы нас здесь не было?
Орла размышляла вслух, по-прежнему ища конкретное объяснение, которое имело бы смысл, – как скалолаз, который ищет ухват или уступ, который не рухнул бы под его весом.
Нерелигиозная часть ее все еще отрицала то, что это может оказаться осознанной злобной высшей силой. Какое-то божество, которое требовало еженедельного посещения его храма или ежедневного произнесения его имени. Несомненно, то, у чего была безграничная сила, обладало сознанием, большим, чем одно мгновение жизни одного смертного существа.
Орла надеялась, что у этого существа не было личных мотивов. Потому что это могло значить, что оно желало смерти Шоу и хотело, чтобы Орла его убила, а она никогда бы не смирилась с тем, что стала пешкой в игре какого-нибудь всеведущего монстра.
– Мы… мы – отчасти причина того, почему это происходит, – сказала Элеанор Куин. – Оно хотело, чтобы мы были здесь: я чувствую, мы
Это было не то, что Орла хотела услышать.
– Оно… – Орла отвернула Элеанор Куин от окна, но подавила порыв задернуть обратно занавеску. – У Него была связь с папой, а ты…
– Ему нравится, что мы о нем знаем, можем его чувствовать. Но… я ощущала, как Оно становилось недовольно папой.
Элеанор Куин протянула руку к давно остывшей плите и провела пальцем по чугунной поверхности. Орла видела по лицу дочки, как та подыскивает верные слова, надеясь найти объяснение.
– Я думаю, мама… Я чувствую его
Элеанор разрыдалась и обняла маму за талию.
– Нет, нет, любимая, помнишь, что я тебе говорила? Ты в этом не виновата. Во всем этом нет твоей вины, – забормотала Орла.
– Но я чувствую, что оно
– Нет. – Орла прижала голову дочки к груди, целуя волосы. – Это я виновата, что вытащила ружье. А папа виноват, что у него было ружье. Но на самом деле никто не виноват, потому что никто из нас не знал… Мы не знали, что это случится.
Однако Орла понимала: Элеанор Куин не была виновата, но, возможно, являлась ключом к разгадке. Насколько Орла хотела защитить дочь от бед, настолько же ей нужна была проницательность Элеанор Куин, чтобы вытащить их всех отсюда.
– Я помогу тебе, хорошо? – Орла оторвалась от объятий и вытерла слезы дочери.
– Как?
– Когда ты что-то чувствуешь, не пугайся – говори мне. Расскажи и попытайся это описать, чтобы я смогла помочь тебе во всем разобраться. Это как язык, только такой, на котором мы не говорим. Но нам надо научиться. Ты не одна. Я здесь и верю тебе. И мы со всем разберемся. Оно ведь не хочет, чтобы мы уезжали, верно? – Элеанор Куин кивнула. – Тогда мы со всем разберемся вместе. Хорошо?
Впервые за весь день на лице девочки расцвела надежда. Она снова обняла Орлу:
– Я люблю тебя, мама.
– И я люблю тебя больше всего на свете. Теперь у нас все будет хорошо.
Потом, когда рядом с ней лежали дети, теплые комочки, спящие с открытым ртом, Орла прошептала вслух единственному духу, которого она могла назвать.
– Шоу! – Неважно, как другие люди называли своего Бога. Иисус, Будда, Аллах. Гея, или Мария, или Изида… Во вселенной был лишь один дух, который действительно имел для нее значение. – Ты позаботишься о нас? Если сможешь?
Было приятно думать, что он здесь, наблюдает за ними. И на мгновение она поверила так, как никогда. Надежда жила на невидимой плоскости, и ее излучал человек, который в ней нуждался. Может, в конце концов, не так уж и странно было дать ей имя.
Усталость затянула ее во тьму, в которой мерцали звезды.
28
Орла лежала в постели, не до конца проснувшись. Бодрствующая ее часть была настроена на умиротворение, которого она не чувствовала уже давно. В доме было тихо. Как во сне. Слышались только редкие птичьи трели да воронье карканье за окном.
Она согнула ноги, а затем медленно вытянула их. Глубоко вдохнула через нос, сосредоточившись на том, как воздух проникает в каждую клетку тела. В голове, казалось, не было ни единой мысли. Когда Орла выдохнула, мышцы расслабились.
Солнце играло в уголках сомкнутых глаз, из-за краев закрытых жалюзи. Она хотела танцевать и представляла, как делает это, неподвижно лежа в кровати. Танец был медитацией, полной трансформацией тела в другое состояние. В голове играла симфония, и Орла представляла, как движется, рассказывая свою историю.
Поначалу танец был жизнерадостным и волнительным. Мелкие прыжки молодого зверька, исследующего неизвестное место. Преувеличенные движения головы, пока она выглядывала наружу, вперед, в поисках знакомого горизонта, находя только странный и дикий пейзаж. А потом музыка стала более хаотичной.